Его борода и усы пожелтели с одной стороны. Щелчком большого пальца он выбросил окурок, и мы оба смотрели, как тот упал в траву. Через минуту тонкая струйка дыма поднялась в воздух, и я взмолилась, чтобы отец оторвался от своих дел и прибежал сюда. Но он что-то внимательно рассматривал: поднес близко к глазам, а затем положил в камышовую корзинку, привязанную к поясу.

– Он очень долго заботился обо мне, – сказала я.

– Я бы поостерегся есть то, что он готовит, – засмеялся Рубен.

Я покачала ногами, но сразу перестала: осознав, что у меня нет твердой опоры, я почувствовала головокружение.

– Он хорошо готовит.

– Рагу из белых поганок с салатом из куколя. Убойное сочетание. А сам он тоже отведает?

– Он говорит, что видел их там раньше.

Рубен вопросительно поднял бровь и погладил бороду. Она шуршала, как сухие листья.

– Неужели?

– Он говорит, мы должны уйти вместе.

– Куда уйти? Что это значит?

– Он говорит, мне без него не выжить.

– А мне кажется, ты неплохо справляешься – для девчонки. – Рубен подмигнул.

– Он говорит, что это неправильно, если последний человек в мире останется в одиночестве.

– Скажи ему, что осталось три человека.

– Я не могу, – сказала я тихо.

– Но ты ведь не собираешься довести дело до конца? – удивленно спросил он.

Я закрыла глаза, но почувствовала, что падаю назад, и открыла их снова. Капелька пота или какое-то насекомое ползло у меня по спине, но я не могла отпустить ветку, чтобы почесаться.

– Я ему обещала.

– Что? Ты ему обещала, что умрешь вместе с ним?

– Да.

– Обещания можно нарушать. Пунцель?

Лицо Рубена стало бледнее обычного, брови поползли вверх, как будто он только сейчас понял, что я не шучу.

– Если какой-то старикан хочет себя порешить, это не значит, что ты обязана к нему присоединяться, это безумие.

Рубен был в ярости.

– Мы договорились: как только он найдет грибы.

Я старалась говорить спокойно, но, глядя, как мой отец поднимается по холму к хютте, трепетала при мысли о том, что лежит в его корзинке, и, когда нас наконец накрыла тень горы, по спине у меня пробежал холодок.

– Он говорит, мы прожили намного дольше, чем остальной мир, но теперь пришло время уйти.

– Скажи этому придурку, что он может уходить, если хочет, а ты остаешься.

– Я обещала, – повторила я.

– Это просто смешно!

Рубен схватил меня за руку; трава и камни внизу покачнулись, и я почувствовала, что меня сейчас стошнит.

– Мне надо домой, – сказала я, не представляя, как спущусь с дерева.

Я немного подвинулась на ветке, и лес закружился вокруг меня.

– Пунцель, обещай мне, что ты не будешь есть эти грибы.

Он замолчал, и мы оба посмотрели на его пальцы, обхватившие мое запястье. Они напомнили мне отцовские.

– Я не…

Он снова замолчал, так и не закончив фразу; потом он отпустил мою руку, и я поползла к стволу. Рубен сидел, глядя вдаль.

Я хотела, чтобы мы как следует попрощались. Я хотела, чтобы он снова поцеловал меня. Спускаться было еще труднее, чем залезать; я не могла смотреть вниз, поэтому прижалась щекой к коре и на ощупь ставила ноги. С последней ветки я спрыгнула и подвернула лодыжку. В этот момент Рубен крикнул вниз:

– Обещания можно нарушать!

С земли мне были видны его клыки, большие и острые, как у кошки; удивительно, что раньше я их не замечала. Я вышла из тени на свет, представляя, как Рубен смотрит мне вслед. Я шла, подняв голову и держа спину прямо, но возле хютте не выдержала и обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на него. Я уже собиралась помахать рукой, но ветка была пуста.

Отец резал морковь, которую я набрала и помыла еще утром. На полу возле стола стояла его корзинка.

– Нашел что-нибудь? – спросила я.

– Немного. Достаточно, – ответил он, не переставая орудовать ножом.

– Ты уверен, что это те самые?

– На все сто. Я подумал, мы съедим их на завтрак. А сегодня последний ужин, – сказал он улыбаясь. – Тушеное мясо, клецки из желудей, запеченный картофель и медовый пирог. Здорово?

Он казался абсолютно здравомыслящим.

– Будет больно?

– Да ты что, Пунцель! Я бы никогда не сделал тебе больно. Нет, я думаю, мы просто заснем и не проснемся.

Он положил нож и погладил меня по голове. Взял за подбородок и приподнял голову.

– Ты знаешь, что это правильно.

Это был не вопрос, но я кивнула.

После ужина мы отправились спать. На этот раз отец не разговаривал; полагаю, ему просто нечего было сказать. Хотя я слышала, как он плачет. Но у меня не нашлось сил его успокаивать. Через некоторое время он вылез из своей кровати и протопал к моей.

– Уте, пусти меня, – прошептал он и взялся за меховое одеяло.

Я притворилась, что сплю.

– Пожалуйста, Уте, – заныл он.

Я зажала одеяло коленями и вцепилась в него руками.

– Это наша последняя ночь, – пробормотал он и так дернул одеяло, что оно выскользнуло из-под меня, и он смог улечься рядом.

Я лежала неподвижно, вытянув руки вдоль тела и закрыв глаза, и представляла, какой вид открывается с дерева, как грациозно изгибается земля, спускаясь к реке и снова поднимаясь на другом берегу. Какими идеальными кажутся издалека Зимние Глаза и буки, растущие за рекой, они словно темно-зеленые головки кудрявой капусты, которая растет у меня в огороде. И еще я думала, что неизбежно все плохое – змея, проглотившая птичьи яйца, орел, разорвавший мышь на кровавые кусочки, муравьи в меде – в этом мире, который будет существовать и после того, как нас не станет. Через некоторое время отец вернулся в свою кровать, и я слышала, как изменилось его дыхание, когда он заснул. Я долго лежала в темноте без сна; я снова забралась на дерево, на этот раз без труда, и стояла на ветке не держась, раскинув руки в стороны. Потом я нырнула вниз, теплый ветерок подхватил меня, и я полетела, как орел, над уступами гор, над яблоней, над вересковыми бабочками и Зимними Глазами.

– Пунцель, – из темноты прошипел Рубен. – Пунцель!

Его голос раздавался над самым моим ухом.

Я открыла глаза; я все еще лежала в кровати, рассвет только начинался, и надо мной склонился Рубен. На нем была синяя шерстяная шапочка, которую я раньше не видела, волосы были спрятаны под нее, так что в полутьме он мог показаться лысым.

– Пошли.

Он стянул с меня одеяло и вытащил из кровати. Взявшись за руки, мы