– Пунцель? – произнес он низким голосом, таящим угрозу.

– Ладно!

Я выдернула руку и направилась в сторону леса. Дойдя до деревьев, я обернулась. Отец все еще стоял у двери и наблюдал за мной.

Я пошла прямо к оврагу и посмотрела вниз, на ручей, где мы вчера сидели. Ствол дерева по-прежнему держался между двумя склонами, но весь скопившийся под ним мусор начисто смыло водой. Камень, который Рубен поднял, чтобы дотянуться до воды и вымыть мне лицо, лежал в том же положении. Все было как вчера, и все было иначе. Я присела у края склона и дотронулась руками до головы, чтобы удостовериться, что волосы не растрепались. Я перебрала разные позы и выражения лица: локти на коленях, взгляд задумчивый, подол верблюжьего платья тщательно расправлен; лежа на спине под полуденным солнцем и напевая, глаза закрыты. Он не пришел. Пока я ждала, наш клочок земли продолжал двигаться, все больше отворачиваясь от солнца, и я оказалась в тени. Тут до меня дошло, что Рубен не стал бы ждать здесь, у оврага, он снова наблюдает за олененком. Я понеслась вниз по нашим вчерашним следам, и только добравшись до того места, где впервые увидела его, перешла на беззаботный прогулочный шаг. Там его тоже не было. Я пробралась вперед и раздвинула траву, как это делал Рубен. Малыш и мама исчезли. Лишь несколько примятых папоротников указывали на то, что здесь произошло.

Я потащилась от одной ловушки к другой, по своему обычному маршруту. Два кролика и белка отправились в перекинутый через плечо рюкзак. Возможно, Рубен переходил реку по утрам; возможно, он хотел забрать меня из хютте: пожав отцу руку, попросить разрешения прогуляться со мной. А вдруг он сейчас там или он заболел, умирает, его уносит река? Я была недалеко от яблони, когда вспомнила, как вчера он сказал о кислятине. Я подошла поближе и увидела Рубена. Он сидел, прислонившись спиной к дереву, в пятне солнечного света, и что-то писал в книжке. Прищурившись, он посмотрел на меня.

– Здорово, что сегодня на тебе оба ботинка, – заметил он, и я не смогла сдержать улыбку.

Он улыбнулся в ответ, и щеки над его бородой снова превратились в мешочки. Сколько ему лет, где он родился, кем была его мать – все это интересовало меня.

– Что ты пишешь?

Я видела синие строчки, под наклоном бегущие по странице, но не могла разобрать слова. Мне хотелось прочесть их, хотелось взять у него ручку и начать писать, вспомнить ощущение букв и слов на кончиках пальцев. Он захлопнул книгу.

– Да так, ничего. Кое-какие мысли, идеи.

Он встал и засунул книжку и ручку в сумку, которая наискосок висела у него на груди.

– Пойдем, – сказал он и потянул меня за руку. – Я хочу тебе кое-что показать. Если не опоздаем.

Я позволила ему потащить меня по тропинке, ведущей к оврагу, прочь от яблони, но вспомнила про могилу Филлис и про ее голову, покоившуюся в земле. Я обернулась на ходу и увидела, что крестик из прутиков уже не лежит на земле, а торчит из нее, перевязанный веревкой.

– Подожди! – воскликнула я со смехом, пока он тащил меня за собой. – Куда мы? Почему мы бежим?

– Пойдем, – настаивал он. – Оно того стоит, обещаю.

Когда мы подошли к оврагу, я сделала пару шагов вниз по крутому склону.

– Есть идея получше, – сказал он.

Он все еще держал мою руку и сейчас потянул меня обратно.

– Давай перейдем по дереву.

Оно по-прежнему держалось между двумя склонами, почти вся кора с него отвалилась, обнажив гладкий бледный ствол.

– Расставь руки в стороны и не смотри вниз, – приказал Рубен, первым вступая на ствол.

Он уверенно шел вперед; один, два, три шага – и он на другой стороне.

Рубен повернулся ко мне и сказал:

– Это просто.

Я топталась на месте, ладони у меня вспотели, во рту пересохло. Я посмотрела сначала на Рубена, потом на ствол. Сделала один шаг – дерево было чуть шире моей ступни. Сделала второй, и едва не потеряла равновесие; чтобы восстановить его, я наклонилась в противоположную сторону, но слишком сильно. Попыталась сделать еще один шаг, но слишком поторопилась. Рубен протянул мне руки, но поверхность ствола была слишком скользкой. И я упала. Я услышала собственный крик и почувствовала резкую боль, ударившись бедром и грудью о камни внизу.

– Пунцель! – крикнул Рубен, скатываясь по склону. Он поднял меня на ноги. – Господи, ты цела?

Бедро горело, и казалось, что рука, на которую я приземлилась, раздроблена, но я ответила:

– Да-да, я цела. Все нормально, правда.

Он взял меня за руки и оглядел с головы до ног.

– У тебя платье порвалось, – сказал он.

В бежевой ткани зияла дыра.

– Оно старое. Неважно.

Мы балансировали на мокрых валунах, покрывавших дно оврага. Я высвободила руки и стала отряхивать платье от мха и грязи, опустив голову и изо всех сил стараясь не плакать. Мне было трудно находиться в центре его внимания.

– Что ты хотел показать? – спросила я.

– Ты точно хочешь посмотреть? Можем сходить в другой раз.

– Куда идти? – спросила я, уже поднимаясь по склону и стараясь не хромать и не морщиться от боли.

Взобравшись наверх, я повернула налево, сквозь кусты пробираясь в сторону горы; я знала: Рубен идет за мной.

– Там осыпь, – сказал он, обгоняя меня. – Потому тебе и нужны ботинки.

Оказавшись позади, я приподняла платье и осмотрела бедро: кожа содрана, вокруг началось покраснение.

Каменистая почва двигалась и осыпалась под ногами, утягивая нас назад, но мы продолжали карабкаться вверх. Каждый год от зимних холодов склон горы трескался, и кусочки породы сползали вниз, как поток серой лавы. Мы взбирались по склону пять или десять минут, пока дорога наконец не выровнялась; мы остановились, чтобы отдышаться и оглядеться. Нам открылся вид на кружевные верхушки Зимних Глаз и дальше, на шпили елок в долине. Блеснула серебряная река, от воды поднимался зеленый склон холма, и в самом конце вытянулась голая линия скал на краю мира.

– Там ты и живешь?

– Пошли, солнце не ждет, – сказал Рубен и повел меня дальше.

Отдельные камни выскакивали у нас из-под ног и с грохотом катились по склону. Мы подошли к площадке, заросшей цветущим вереском; пурпурные цветы напомнили мне те, в которых много зим назад я нашла личинок. Рубен присел на корточки в тени и усадил меня рядом.

– Теперь нужно подождать.

И он уставился на кусты прямо перед собой. Я