в Дамаск незадолго до кончины Его Блаженства, недовольные долею наследства, им назначеннаго по завещанию, наложили руку на всю патриаршую утварь и хозяйство, на деньги, на предметы, долженствующие очевидно остаться в самой Патриархии. Греческое Консульство поддерживало их притязания на том основании, что законными наследниками умершаго были Греческие подданные» (122, л. 146—148об). В возникшем споре между греческим духовенством и православными арабами Базили было необходимо сделать выбор с пользу той или иной стороны. По церковной традиции, имущество умершего монаха или архиерея наследовалось монастырем или патриархией. Митрополиты-греки поддержали претензии родственников покойного патриарха, получив содействие греческого консульства в Бейруте. Тогда православные жители Дамаска обратились к российскому генеральному консулу в Бейруте с просьбой взять на себя посредническую миссию в этом споре с тем, чтобы были запрещены столь неправомочные «стяжания» и приняты «надлежащия меры к устранению притязаний, столь неприличных, сколь и предосудительных для Церкви» (там же, л. 146—148об). В результате вмешательства Базили претензии родственников покойного были отклонены (там же, л. 146—148об).

После того как в 1850 г. во главе Сирийской церкви встали греки-святогробцы, одной из главных, хотя и тщательно скрываемых целей панэллинистов Иерусалима, Константинополя, Афин и Александрии стало закрепление греческого патриаршества в Антиохийском патриархате, среди архиереев которого, в отличие от «Матери всех Церквей», всегда находились арабы. Грекам было понятно, что в Сирийской церкви существовали предпосылки для расширения арабского присутствия в синоде и что в будущем неминуемо будет поставлен вопрос об избрании патриархом арабского митрополита. И действительно, в начале 1860-х гг. из 12 членов Антиохийского синода половина архиереев была сирийскими арабами. В дальнейшем за ними сохранялось уже численное большинство: в 1891 г. в «арабскую партию» (аль-хизб аль-арабий)14 в синоде входили девять архиереев (включая даже двух митрополитов-греков) против трех представителей «греческой партии»; в 1893 г. на семь арабских митрополитов вновь приходилось пять греческих архиереев; а в 1899 г. установилось прочное и абсолютное большинство арабских митрополитов (из восьми человек), к которым присоединился один митрополит-грек против трех непримиримых греков, не допускавших даже возможности избрания на патриаршую кафедру патриарха-араба (522, л. 171–188). Во второй половине XIX века Иерусалимский патриархат пытался превратить Антиохийский патриархат, как еще не так давно Фанар пытался превратить Сионскую церковь, в вассальную Иерусалимскую епархию в статусе митрополии.

То, что идея эллинизации Антиохийского патриархата была не жизнеспособна, понимали, видимо, многие в Дамаске и Иерусалиме. Антиохийские патриархи-греки не могли позволить себе того, что могли иерусалимские патриархи-святогробцы – открыто игнорировать мнение и позицию своей арабской паствы. Говоря о Сирийской церкви, К.М. Базили писал: «Назначение епископов в епархии, игуменов в монастыри и священников в приходы менее зависит от патриарха (Антиохийского) и от архиереев, чем от народного выбора» (559, ч.2, с. 180). По словам В.Н. Хитрово, в то время как в Палестине араб чувствовал себя бесправным парнем, угнетаемым не только местной властью, но и иноплеменными духовными греческими пастырями, православный же сириец, благодаря своему относительному благосостоянию, был менее зависим от местной церковной власти (650, с. 46–48).

Следует иметь в виду, что лидеры арабской общины в Дамаске и Бейруте были людьми весьма влиятельными и состоятельными. Среди них было немало миллионеров, жены которых имели возможность одеваться по последней западной моде, а их дети – обучаться в престижных учебных заведениях Франции и других европейских стран. Были в Антиохийском патриархате известные на Ближнем Востоке богачи-меценаты. Среди них, например, можно назвать православного араба-бейрутца по фамилии Карам. По свидетельству генерального консула в Бейруте князя А.А. Гагарина в 1906 г., он щедро жертвовал на церковь и на дела, которые считал благочестивыми и полезными для своих единоверцев15. Архонты как «первые лица» православной общины (вуджаха аттаифа) не только выступали в роли меценатов, но и могли активно вмешиваться во внутрицерковную жизнь, влияя на хозяйственно-административную деятельность патриархии. От мнения «первых лиц» во многом зависело назначение архиереев на освободившиеся митрополичьи кафедры. Точка зрения сирийской «знати» принималась к сведению Дамасским патриархом и не могла не учитываться при вынесении окончательного решения даже по кадровым вопросам. В противном случае православные «нотабли» напрямую обращались (как это было в случае с петицией в 1850 г.) в Константинополь и просили рум миллет баши выступить в роли третейского судьи в споре с Антиохийским патриархом. Архонты могли также припугнуть любого антиохийского митрополита потенциальным содействием тому, чтобы тот или иной православный приход его митрополии перешел в унию, которую возглавляли этнические арабы-«мелькиты». «Малейшее неудовольствие в пастве», по словам К.М. Базили, «дает доступ Унии» (559, ч. 2, с. 180). С этим приходилось мириться антиохийскому архиерейству.

В отличие от антиохийской православной общины, христианские архонты в Палестине не имели реальных рычагов воздействия на свое греческое духовенство.

Патриархи-греки предпочитали отсылать арабских архиереев в самые отдаленные епархии. По свидетельству А.Е. Крымского, эту тактику продолжал применять даже последний Антиохийский патриарх-грек Спиридон, удаляя недовольных монахов-арабов в монастыри далеких антиохийских епископий, чтобы те не могли составлять конкуренцию грекам в борьбе за архиерейские кафедры (733, с. 179). По словам епископа Кирилла Мелитопольского (Наумова), «Патриархией принято за правило – поставлять на архиерейские места тех из арабов, которые менее всего к тому годны, чтобы самих арабов убедить опытом, что из арабов делать архиереев нельзя и что все спасение в греках» (777, т. I, с. 332, 340–341). Однако по мере того, как число арабских митрополитов возрастало, греческим архиереям становилось все труднее сдерживать напор арабских архонтов и епископов в борьбе за доступ к ключевым постам в Антиохийской церкви и все чаще приходилось самим отправляться в отдаленные антиохийские епархии.

В первой половине XIX века, когда в Сирии только начинала формироваться школьная система Антиохийского патриархата, греческие митрополиты еще могли выступать перед православной паствой в качестве чуть ли не единственных носителей знании в различных областях науки, которыми в полной мере не обладали православные сирийцы и их арабское духовенство. Во второй половине XIX века среди архиереев-арабов стали появляться выдающиеся личности по уровню знаний, эрудиции и образованию. Они не только не уступали, но случалось и превосходили своих греческих единоверцев. Первым среди них следует назвать митрополита Селевкийского Герасима Яреда16 (735, кн. 2, с. 345).

В нашем распоряжении пока нет достоверных данных о том, как относились епархиальные архиереи-греки к своей арабской и греческой пастве, особенно в тех епархиях, где грекоговорящее население составляло значительный процент, как это было, например, в Киликийской митрополии. Однако, по имеющимся свидетельствам очевидцев, отношение митрополитов-арабов к своим «соплеменникам» было более благосклонным, поскольку сами они зачастую являлись выходцами из