этой доктрины стало положение о возрождении Константинополя в качестве столицы возобновленного греческого королевства. С конца 30-х гг. XIX века Великобритания, недовольная усилением влияния России на Балканах, планомерно закрепляла эту идею в умах греческих архонтов. Впервые она была озвучена в 1844 г. в парламенте греческим политическим деятелем Иоаннисом Колеттисом, позднее ставшим премьер-министром страны. В своем выступлении он заявил: «Греция, находясь в центре Европы между Востоком и Западом, стремится осветить своим возрождением Восток так же, как ее падение осветило Запад. В духе этой задачи и этой Великой Идеи мы постоянно рассматривали представителей Нации, собравшихся здесь не только для того, чтобы решить судьбу самой Греции, но и судьбу всей Греческой Нации» (870, с. 90). В этих словах Колеттиса содержится квинтэссенция политики Греции, направленной на возможное освобождение всех православных греков без исключения, проживавших за пределами своего молодого государства. По замыслам английских и греческих идеологов, эта теория была направлена, прежде всего, на вытеснение веры в христианские пророчества об освобождении православного Востока русским царем. «Великая идея» не только вступала в непримиримое противоречие с «Греческим проектом» Екатерины Великой, но и постепенно подменяла в греческом общественном сознании наднациональное (кафолическое) православное мировоззрение идеологией националистической, одновременно развивая у греков чувство национальной исключительности и превосходства – филетизма, осуждаемого Церковью (700, с. 34). При сравнении понятия филетизма и термина филэллинства по Лебедеву можно легко увидеть их синонимичность.

Греки-фанариоты традиционно исходили из убеждения, что греческое пастырство над православными патриархатами на поствизантийском пространстве явилось результатом воли Божией, а значит, никто лучше греков не мог выполнять возложенную на них Всевышним пастырскую миссию. Эллинофилы воспринимали православных арабов как «арабоговорящих, или арабизированных эллинов» (аль-юнан аль-мута‛аррабун, или аль-юнан аль-мусма‛рабун), то есть как потомков жителей греческих колоний в Сирии и Палестине, со временем «забывших» родную речь и перешедших на арабский язык (848, с. 27). Такими они изображались в сочинениях греческих авторов – историков Иерусалимской церкви: Иерусалимского патриарха Досифея и архиепископа Афинского Хризостома I (Пападопулоса). Подобным же образом воспринимали местных православных и некоторые российские авторы – основатель «профанариотской партии» в России А.Н. Муравьев, К.М. Базили и К.Н. Леонтьев.

В XIX веке против филэллинских взглядов решительно выступали Порфирий (Успенский) и В.Н. Хитрово, историки-византинисты А.П. Лебедев и И.Е. Троицкий, а также представители арабо-православных общин Сирии Г.А. Муркос и Салим Михаил Шаххада (1848–1907)2.

В начале XX века к этой теме обращались арабские авторы из Палестины Халиль ас-Сакакини, братья Шехада и Никола Хури. Современные арабские историки христианского вероисповедания Асад Рустум и Рауф Абу Джабер стараются занять более объективную позицию в отношении греческого духовенства Иерусалимской церкви. Тем не менее и они не согласны с попытками эллинофилов представить арабов-христиан в качестве «арабизированных греков», поскольку сами арабы-христиане традиционно возводили свое происхождение к арабам эпохи Гассанидов. По этой причине христианские арабы Сирии, Ливана и Палестины до сих пор с гордостью называют себя «сынами Гассановыми» (араб, бани Гассан), подчеркивая, что для них греческий язык всегда был чужим (695, ч.2, с. 14; 848, с. 27).

В подтверждение правоты оппонентов филэллинизма Г.А. Муркос приводит обращение Иерусалимского патриарха Анфима (1788—† 1808 гг.)3 к своей пастве, помещенное во введении к его «Толкованию Псалтири», в котором он именует ее членов «православными арабами», и сочинение А. Ипсилиани «Об опустошении», где всех патриархов Иерусалимских до Аталлы (Дорофея II) включительно греческий автор определяет как «арабов и коренных жителей Палестины» (613, с. 91).

Характеризуя Антиохийский патриархат как часть Восточноправославной церкви, Асад Рустум обращает внимание читателей на его природу, «объединяющую в себе греческие, сирийские и арабские элементы» (931, т. 1, с. 24). При этом он поясняет, что Антиохийская православная церковь в XIX столетии была греческой по этнической принадлежности подавляющего большинства ее служителей в городах и языку их богослужений, а по этническому составу ее прихожан – арабской (там же, т. 1, с. 24).

В духовном плане христианская церковь устами св. апостола Павла проповедовала Царствие Небесное, где «нет ни эллина, ни иудея», что означало принцип равенства всех во Христе независимо от этнической и расовой принадлежности и порицание филетизма4.

Этот принцип, проповедуемый отцами Церкви в эпоху Византийской империи, Арабского халифата и Мамлюкского султаната, был взят на вооружение Османами, объединившими всех христиан-халкидонитов своей империи в единый православный миллет.

Фанариоты в принципе не отрицали факта арабского патриаршества во времена владычества мамлюков, когда православные «патриархи и епископы избирались здесь (в Палестине. – М.Я.) из туземных арабов», то есть «из народа» (мин аш-ша‛б) (605, ч.2, с. 269–270; 936, с. 109). Однако они предпочитали игнорировать этот исторический факт, акцентируя внимание на греческом патриаршестве Иерусалимской церкви.

По существовавшей в Средневековье традиции, после проведения выборов новоизбранные первосвятители-святогробцы направлялись в Константинополь для утверждения своего избрания Вселенским патриархом.

Современные арабские исследователи утверждают, что большинство патриархов со времен раннего христианства до начала османского владычества в Сирии и Палестине были арабами – уроженцами Иерусалима или его окрестностей (914, с. 417–419). Последним в списке патриархом из числа арабов-уроженцев Палестины значился Аталла (Дорофей II), получивший в 1517 г. от султана Селима фирман, в котором были закреплены права патриарха на владение христианскими святынями (936, с. 150; 914, с. 421). В период арабского патриаршества в Иерусалиме между патриархатами миллети-и рум не было трений на межэтнической почве. Так, в 1526 г. к своему иерусалимскому собрату Дорофею II (Аталле) приехали сразу три восточных патриарха: Константинопольский Иеремия I (1522–1545 гг.), Александрийский Иоаким I (1486–1567 гг.) и Антиохийский Михаил V (1523–1541 гг.), которые провели в Иерусалимской патриархии поместный собор.

В 1534 г. после того, как араб Аталла (Дорофей II) добровольно оставил Иерусалимский патриарший престол, на который был избран грек Герман Пелопоннесский, началась эпоха «ревизантизации», или «реэллинизации», Иерусалимской православной церкви «архипелажскими пришельцами» (735, кн. 2, с. 330–331, 366). Именно с приходом к власти Германа для греков начался период «освобождения» Иерусалимского престола от арабских предстоятелей. За 45 лет своего патриаршества Герман Пелопоннесский сумел избавиться от арабских епископов-членов синода, полностью заменив их греческими архиереями (936, с. 124; 605, ч.2, с. 269–270).

Как пишут братья Хури, еще до кончины Германа Пелопоннесского в Иерусалимской церкви был принят закон, запрещавший возведение в епископский сан «негреков» (936, с. 123). Эту линию продолжил патриарх Паисий (1645–1660 гг.), постригавший в монахи исключительно этнических греков и окончательно воплотивший в жизнь принцип греческой ксенократии (614, т. I, с. 471). С того самого времени и поныне только дважды на Иерусалимский престол избирались патриархи из числа арабов – Софроний