Шрифт:
Закладка:
– А что случилось? – мигом оценила она наши каменные лица.
– Бабушка! – радостно завопила Машка и обняла Лику за ноги. Наконец-то сбылась её мечта: Машка грезила о бабушке, завидовала детям в садике, а тут такая возможность.
У Лики беспомощное лицо. И глаза в два раза больше, чем им положено. Моргает растерянно, то ли от шока, то ли заплакать собирается.
– Раздевайся, медвежонок. У нас есть чай и бутерброды. Творог и пирожные.
– Котик! Собачка! – машет красными варежками сестра. Какие там пирожные, когда здесь зверинец. Дома нам запрещали животных заводить. А тут комплект. Мечта всей жизни: бабушка, котик и собачка.
Пока Лика возится с Машкой, снимает с неё шапочку, варежки и шубку, развязывает шарф, отец молча тянет меня на кухню. У нас дома принято все вопросы решать там. Костя идёт за нами вслед.
– Это он дал тебе деньги? – тычет папа в Костика. – И чем, собственно, тебе пришлось пожертвовать, чтобы расплатиться?
Он не кричит, нет, но от этого ещё страшнее. А ещё смешно.
– Пап, остановись, пожалуйста, – мне жутко неудобно. Чужой дом. Костик и Лика – люди, которым нет дела до наших проблем, а тем более – до выяснения отношений, но у папы в руках «ружьё», и палит он из всех стволов, не сильно заморачиваясь, что сейчас не место и не время.
– Если ты её обидел, – грозит он Косте огромным кулачищем, – я тебе бубенцы посчитаю и пончик на морской узел завяжу!
– А у тебя есть бубенцы и пончик? – вклинивается вездесущая Машка, и я начинаю ржать. Неприлично похрюкивая, задыхаясь, потому что пытаюсь сдержаться. У Кости невозмутимое лицо. – Ты покажешь мне?
– Маша! – в сердцах выкрикивает папа, но лавину уже не удержать. За моей спиной смеётся тихо Лика. Отец багровеет и крутит шеей, пытаясь ослабить давление воротничка рубашки, застёгнутой на все пуговки.
– Пойдём, – берёт Машку за руку Лика. – Там Персик и Бастинда без тебя скучают.
– А бутерброды и пирожные? – командует мелкая вредина.
– Бутерброды мы возьмём с собой, а сладкое потом с чаем.
Лика уводит Машу и закрывает за собой дверь.
– Не смешно, – осаживает меня отец. Я вытираю слёзы. Это как сказать. – Ты мне прямо скажи: он или не он?
Я открываю рот, но Костя не даёт мне слова сказать.
– Он Алле денег не давал. Он вообще до вчера не знал, что у Аллы проблемы. Прежде чем кулаками махать, угрожать и делать ложные выводы, не мешало бы выслушать дочь.
– Я и пытаюсь её выслушать, – я редко видела отца настолько злым. Угрюмым. Он словно лет на десять постарел за несколько минут. Но то ли ещё будет.
– Вы строите догадки, она отбиваться от ваших версий не успевает. Мысли у вас – одна другой краше. Фантастику писать не пробовали?
– Костя… – зачем он его злит? Доводит до кипения? Хоть и правильно всё говорит. Я вздыхаю.
– Я готова сказать всю правду. Только не перебивай меня, ладно? И не говори, что я тебя не предупреждала.
Отец сидит, как вояка. Кулачищи на столе. Желваки пульсируют. Взгляд – проткнул бы насквозь, но я не бумага и не хлипкие доспехи.
– Деньги я заработала сама. Уборщицей в ночном клубе работала. Платили хорошо. За уборку, папа, а не за то, что ты там напридумывал. Я откладывала. Но денег не хватило. Хорошая клиника и лечение – не моя заслуга. Точнее, моя, наверное. Я продала самое дорогое – сердце своё.
Отец бледнеет и выпрямляется. Костик дёргается.
– Не в прямом смысле, нет, – спешу высказаться, чтобы навсегда закрыть эту тему. – Я… влюбилась. Но я ему не пара. Так считает его мать. В общем, это было её условие: лечение за моё исчезновение из жизни сына. Чёрт, как по-идиотски это звучит…
Я пытаюсь ни на кого не смотреть, чтобы не разреветься.
– Она разлучила нас. Но зато у мамы – лучшее лечение. В институте я взяла академотпуск, чтобы за мамой ухаживать и работать. Я беременна, пап. Но Костя здесь совсем ни при чём.
Я падаю на стул и поднимаю голову. Два изваяния передо мной. Одно сидит за столом, второе – стоит рядом. И папа, и Котя сверлят меня взглядом. Хорошо хоть не кричат.
Не знаю, что я чувствую. Но это не облегчение, когда выговорился – и гора с плеч. Мне по-прежнему тяжело. Очень.
– И что ты собираешься делать дальше, дочь? – глухо спрашивает меня отец.
Я смотрю ему в глаза. Это мой папа. Самый лучший. Тот, кто поддержал меня и помог выдержать одинокие подростковые годы. Я знаю: он и сейчас меня поддержит, когда немного очухается от моей кувалды.
– Жить, – отвечаю я так твёрдо и уверенно, как только могу. – И рожать.
Алла
– Я всё слышала, – говорит Лика поздно ночью, когда все угомонились. Позади – встреча в больнице с мамой, ещё один разговор с отцом. Наедине.
– Я люблю его, пап, – затушила я навсегда неприязнь отца к Аркаше. – И он не виноват. Это я… ничего не сказала ему о ребёнке. Вначале не хотела, думала, успею. Боялась, наверное. А потом всё изменилось. Не нашлось возможности. Он в армии, мать его условия поставила. Арк ничего не знает. Его не в чем винить, понимаешь?
– Ты должна была всё рассказать мне. Вместе мы бы что-нибудь придумали. Есть банки и кредиты. И мы бы не зависели от щедрости женщины-манипулятора.
– Я думала об этом, пап. Время бы ушло. Всё нужно делать вовремя. Лечение не ждёт. И пока бы мы мотались по банкам, искали возможности, кто знает, во что бы это вылилось. К тому же, мы бы точно не попали в хорошую клинику.
Он всё понимает. И злится от беспомощности своей.
– Ты оказалась сильнее нас всех, – я вижу: он мной гордится. – Плохо, что ты всё всегда берёшь на себя.
Так получилось. И нет нужды оправдываться. Мне сейчас важно, чтобы мы остались семьёй. Чтобы папа не оттолкнул меня. Да он и не сможет – напрасные страхи, но они всё же во мне жили. Я сомневалась.
Костик тоже порывался со мной поговорить, но понимал: сейчас не его время.
– Мы ещё вернёмся к этому разговору, – единственное, что он сумел вставить. Вбил, как кол многозначительные слова. Но Костика я не боюсь. В конце концов, он не тот, кто мог бы меня огорчить чем-то. Я ему даже благодарна за всё. За поддержку и работу. За возможность пожить у Лики, пока у меня всё не утрясётся.
И вот мы сидим с хозяйкой дома на кухне. Это невероятно, но она выглядит лучше. Страшная и измождённая, худая до черноты, с резкими морщинами и огромными тёмными кругами под глазами, Лика выглядит живой. Слабенькая, походка у неё неуверенная, но стержень чувствуется такой, что я невольно ей завидую.
– Что вы слышали? – спрашиваю, помешивая чай ложечкой. Мне хотелось сладкого, а сейчас не могу сделать ни глотка – не лезет.
