дискуссии, в рамках которой любой мог высказать свои соображения товарищам, то в Президиуме Совмина отношения были строго иерархичными. То есть дискуссия там была возможна, однако ее открывал и закрывал председательствующий, который решал, кто и сколько времени говорит, по делу его соображения или нет.

Министр бумажной промышленности Константин Галаншин вспоминал, что с него на заседаниях Косыгин неоднократно «снимал стружку» и ставил в тупик своими репликами и замечаниями, что четко характеризует отношения начальника и подчиненного[506]. Воротников приводит характерный эпизод, когда на его возражения по поводу дополнительных поставок мяса в столицу в 1976 году «Алексей Николаевич резко оборвал меня, заявив: „Выполняйте, не шутите с Москвой“»[507]. Такой формат обсуждения и приказной тон при Брежневе были немыслимы на заседании Политбюро.

Само по себе заседание Совмина СССР проходило по сценарию, полностью отрежиссированному Косыгиным. Официально оно начиналось в 15.00, но уже в 14.50 все члены Президиума и другие приглашенные на заседание чиновники должны были занять свои места.

Через пять минут появлялся Косыгин.

Здоровался общим поклоном и садился за председательский стол, установленный в торце большого стола, в такое же, как у всех, кресло. Никто при его появлении не вскакивал, не вставал. Короткий обмен мнениями по повестке дня, и начиналась работа. В зал входили и рассаживались по рядам кресел миниистры, работники аппарата и приглашались те, кого вызывали на первый вопрос. Когда обсуждение этого вопроса подходило к концу, из приемной приходили приглашенные на второй вопрос и т. д.[508]

Таким образом за два-три часа рассматривалось 15–20 вопросов. Такой темп достигался за счет того, что вопросы были «хорошо подготовлены»[509], то есть предварительно согласованы со всеми заинтересованными ведомствами, а несогласованные позиции задокументированы и обоснованы. «Плохо подготовленные» вопросы Косыгин просто снимал с обсуждения[510].

При этом сам Косыгин за сутки до заседания разбирал со своими помощниками и высокопрофессиональными референтами из аппарата Совета министров всю повестку дня, сформированную по присланным министерствами и ведомствами материалам, и формировал свою позицию по каждому вопросу. Поэтому дискуссия на заседаниях велась им уже в экспертном ключе, с хорошим пониманием существа вопроса не только на основе чтения представленных бумаг. Однако представители ведомств имели шансы отстоять и свои позиции, поскольку для Косыгина предварительная подготовка была только опытом вхождения в вопрос, основой для дискуссии, но не окончательным решением[511].

Кроме того, Косыгин периодически проводил заседания со своими заместителями, чтобы в более узком кругу обсудить деликатные вопросы[512].

Отдельную роль в аппарате Совмина СССР играл его управляющий Михаил Смиртюков. Он выполнял те же функции, что и полноценные заседания Секретариата Политбюро ЦК КПСС — принимал решения по деловым вопросам, которые не имело смысла выносить на рассмотрение вышестоящего органа, в данном случае Президиума Совмина и Косыгина лично.

Высокопоставленный представитель строительной индустрии Анатолий Бирюков, заместитель председателя СМ РСФСР (1967–1971), вспоминал о Смиртюкове так:

Некоторые служебные задачи он решал просто виртуозно. Придешь к нему, бывало, с десятью вопросами, десятью письмами. Он посмотрит на тебя сквозь очки и скажет: — Ладно, выбирай. Сверху пять или снизу пять? А я эту игру уже знаю и включаюсь с ходу: — А побольше? Он: — Нет, только пять. При этом и он, и я знаем, что настоящих просьб у меня именно пять, и их я положил подряд. — Ладно, говорил я, — давайте верхние пять. Расставались оба довольные друг другом. К тому же я знал, что ответ на письма и предложения будет получен не позднее чем через три дня[513].

Однако даже неимоверная работоспособность Косыгина, сохранявшего сталинский стиль личного проникновения во все без исключения рассматривающиеся на заседании вопросы, со временем начала давать сбой.

С 18 января 1978 года с целью «разгрузки Совмина» для проведения через этот орган хорошо подготовленных и согласованных вопросов была организована также Комиссия по текущим делам Совмина, которая быстро штамповала решения (в феврале она была переименована в Комиссию по оперативным вопросам)[514].

Фигура Косыгина и методы его управления позволяют определить роль и место плановой экономики. Замначальника ГВЦ Госплана Владимир Коссов, неоднократно сопровождавший, по его утверждению, Николая Байбакова к Косыгину, слышал от него фразу: «Важно не то, что не выполнили отдельный показатель, а то, что продвинулись в нужном направлении»[515]. Таким образом, все тщательное планирование упиралось в тот факт, что те, в чьем распоряжении была власть, решали, достаточно ли те, кому предписывалось планами сделать то-то и то-то, продвинулись в желаемом направлении или нет. Но если отдельные запланированные показатели были не важны, то как это сочеталось с тем, что в комплексном планировании всей экономики все показатели должны были быть взаимоувязаны?[516]

Госплан как «штаб»

Почти каждую неделю, сразу за четверговым заседанием Политбюро, председатель Госплана СССР Николай Байбаков собирал коллегию своего ведомства — «настройщика Госплана как музыкального инструмента» — и «сообщал о принятых там решениях и о том, что необходимо делать Госплану для их реализации»[517]. Это было реальное место Госплана в системе органов власти. Истинным начальником над ним был не Совмин, а Политбюро[518].

Но выступая перед рядовыми сотрудниками (как это было 28 сентября 1972 года), Байбаков мог себе позволить представить свое ведомство иначе:

Госплан — экономический штаб ЦК и Совмина. Он просеивает предложения министерств. Министры должны выполнять его требования в части планирования и контроля за выполнением планов[519].

Это сильная заявка на самоутверждение Госплана как институции, противостоящей политическому давлению и определяющей экономическое развитие страны в том духе, который сложился в период сталинской индустриализации. Байбаков даже не был кандидатом в члены Политбюро, хотя его реальный административный вес в советской иерархии соответствовал примерно первому заместителю председателя Совета министров СССР — который мог быть и членом Политбюро. Собственно, об этом писал в своих записных книжках Брежнев, когда в 1965 году планировал возвысить Байбакова в партийной иерархии[520]. Но такой высокий партийный пост за все время существования Госплана занимали только три его председателя[521]. Так что выраженная Байбаковым позиция даже могла бы казаться наглостью с его стороны, если бы не сложившаяся исторически особая роль его учреждения.

Уже упоминавшийся выше Евгений Иванов проработал на руководящих должностях в Госплане с 1963 по 1991 год. Он выделяет в структуре Госплана две взаимосвязанные, но не равнозначные институции: «рабочий аппарат Госплана СССР» и Государственную плановую комиссию («Большой