30 июня в Москву прибыл министр иностранных дел Китая Сун Цзывень, и через два дня начались его переговоры со Сталиным. Став президентом, Трумэн четко следовал условиям Ялтинского соглашения, поэтому он поддерживал заключение договора между Советским Союзом и Китаем. Чан Кайши однажды попробовал убедить Вашингтон пересмотреть ялтинские договоренности, но Трумэн ответил отказом. Так Чан Кайши осознал, что Китаю необходимо заключить соглашение с Советским Союзом. Главная цель Чан Кайши состояла в том, чтобы Советский Союз поддержал объединение Китая под властью националистов как единственного легитимного правительства, осуществляющего суверенные права Китая. Сталин был готов признать Национальное правительство, если оно гарантирует соблюдение ключевых договоренностей, достигнутых в Ялте. Таким образом, интересы Трумэна, Сталина и Чан Кайши в основном совпадали; успешное заключение советско-китайского договора было на руку всем.

Однако переговоры, начавшиеся 2 июля, почти сразу застопорились. Первым камнем преткновения стал вопрос о Внешней Монголии. Сталин подчеркнул важность Внешней Монголии для безопасности Советского государства. Через 15–20 лет, сказал он, Япония снова станет представлять потенциальную угрозу для Советского Союза, и потому СССР должен обеспечить себе право защищать Внешнюю Монголию своими войсками. Также Сталин добавил:

Советский народ уже воюет четыре года, и он понимает, что необходимо воевать в том случае, когда на него нападают. Народ не пошел бы на войну с таким воодушевлением, если бы Советский Союз первым напал бы. Теперь мы должны нападать на Японию, и, если мы это сделаем, то вполне естественно, что наш народ, который надеется на отдых, скажет: «Нас не трогают, а мы нападаем». Чем в таком случае можно оправдать нашу акцию нападения? Он, тов. Сталин, считает, что ее можно оправдать тем, что написано в документе, о котором сейчас идет речь.

Однако Сун не собирался идти на уступки в вопросе о Внешней Монголии. Признание независимости Монгольской республики, которая была составной частью Китая, поколебало бы положение Национального правительства в глазах народа[208].

Впрочем, после того как Сталин обещал поддержать Национальное правительство, Чан Кайши решил, что может пожертвовать Внешней Монголией, если Суну удастся заключить выгодное соглашение по Маньчжурии и Сталин откажется от помощи китайским коммунистам[209]. 9 июля Сун сделал Сталину новое предложение. Взамен на признание Китаем независимости Внешней Монголии и обещание Сталина не поддерживать китайских коммунистов Сун предложил совместно использовать Порт-Артур и сделать Дайрен открытым портом; управление обоих портов должно было осуществляться Китаем. Также Сун предложил совместно эксплуатировать КВЖД и ЮМЖД, однако право на владение этими дорогами должно было принадлежать Китаю. Сталин охотно отказался от поддержки китайских коммунистов, но настаивал на том, что администрация Порт-Артура должна быть советской и что право на железные дороги тоже должно принадлежать СССР, так как «эти дороги были построены русскими»[210].

Сталин хотел заключить договор с Китаем, но не ценой отказа от прав на порты и железные дороги. Во время беседы, состоявшейся 11 июля, Сталин сказал, что «нужно окончательно договориться до поездки в Берлин», однако разрешить эти разногласия так и не удалось. На последней встрече 12 июля стороны так и не вышли из тупика, и Сталин наконец сдался. Переговоры были отложены, и было решено продолжить их после возвращения Сталина из Потсдама[211]. Это была всего лишь первая из целой серии помех, с которыми столкнулся Сталин в последующие недели.

Глава 4

Потсдам: переломный момент

Потсдамская конференция, проходившая с 17 июля по 2 августа 1945 года, стала переломным моментом в Тихоокеанской войне. До этого события в Вашингтоне, Токио и Москве проистекали независимо друг от друга, как отдельные ручейки, не связанные между собой. В Потсдаме все эти потоки слились в одну большую реку, и Трумэн, Черчилль и Сталин начали финишный спурт за право завершить Тихоокеанскую войну на своих условиях.

Однако на Потсдамской конференции речь шла не только о войне на Тихом океане[212]. На самом деле там обсуждалось много различных тем, в частности ситуация в Восточной Европе (главным образом в Польше) и немецкий вопрос. Однако война на Тихом океане тоже имела огромное значение, и в обсуждении именно этого пункта повестки Сталин с Трумэном продемонстрировали особую изворотливость и лицемерие.

16. Трумэн с госсекретарем США Джеймсом Бирнсом (слева) и Уильямом Леги (справа) на борту крейсера «Огаста» изучают документы, готовясь к Потсдамской конференции. Библиотека Конгресса, отдел эстампов и фотографий, коллекция Харриса и Юинга

6 июля, сидя в поезде Вашингтон – Ньюпорт-Ньюс, Виргиния, Трумэн написал в письме к своей жене Бесс: «У меня поджилки трясутся при одной мысли об отъезде». Это была его первая поездка за границу в роли президента, и в конце пути его ждала встреча с Черчиллем и Сталиным. Трумэн был не уверен в себе и ощущал собственную некомпетентность: «Очень боюсь, что я ужасно провалился. Однако я мало что могу сделать, чтобы исправить ситуацию. <…> Теперь я отправляюсь на встречу с палачом. Может, мне удастся спасти свою голову». Немногим ранее 6 утра следующего дня, 7 июля, президент взошел на борт крейсера «Огаста» в гавани Ньюпорт-Ньюс. В течение восьмидневного плавания через Атлантический океан, Ла-Манш и Северное море Трумэн изучал документы и ежедневно проводил совещания в штурманской рубке с Бирнсом и Леги. Стимсон, Гарриман и Грю не сопровождали президента в этой поездке – и это говорит о многом. В эти важнейшие восемь дней президент не имел под рукой экспертов ни по Японии, ни по Советскому Союзу. В ходе подготовки к Потсдамской конференции Джеймс Бирнс, вступивший в должность госсекретаря только 3 июля, оказывал на Трумэна большее влияние, чем любой другой член его администрации. Крайне самоуверенный, но имевший очень мало опыта в международных делах Бирнс проявил себя искусным политическим интриганом, не допустив своего главного соперника Стимсона на борт «Огасты». Однако Стимсон отказался признать свое поражение в этой подковерной борьбе, сам себя пригласил в Потсдам и прибыл в Берлин за несколько часов до Трумэна, хотя и не был допущен до участия в конференции [Ferrell 1983: 517; Truman 1955: 334, Мее 1975: 5][213].

17. Трумэн и Бирнс на борту крейсера «Огаста» по дороге на Потсдамскую конференцию. Библиотека Конгресса, отдел эстампов и фотографий, коллекция Харриса и Юинга

Если Трумэн очень нервничал в связи с предстоящей встречей в верхах, то Сталин был уверен