в себе, но полон дурных предчувствий. Конференция в Потсдаме должна была стать звездным часом советского вождя. Будучи главой государства, внесшего наибольший вклад в победу над Германией, Сталин стремился утвердить свои права на все советские завоевания в Европе. Для того чтобы подчеркнуть свое моральное превосходство над Черчиллем и Трумэном, Сталину необходимо было провести первую встречу «Большой тройки» после падения Германии на территории, захваченной Красной армией.

Проведение конференции в столице поверженной Германии должно было впечатляющим образом продемонстрировать мощь победоносного Советского Союза, однако организация этого события требовала больших усилий. Берлин был настолько разрушен, что во всем городе не осталось ни одного целого здания, в котором можно было бы провести такую конференцию. Железные дороги в послевоенной Германии и Польше тоже были полностью уничтожены. Не обращая внимания на эти трудности, Сталин в конце мая приказал главе НКВД Берии сделать необходимые приготовления для проведения конференции.

Так была начата операция «Пальма». Мобилизовав десятки тысяч человек из Красной армии и местного населения, Берия добился того, что в течение месяца железнодорожные пути и мосты были восстановлены. Местом проведения конференции был избран дворец Цецилиенхоф в Потсдаме, в военное время использовавшийся в качестве госпиталя. Зону вокруг этого дворца охраняло свыше 2000 сотрудников НКВД и солдат Красной армии. Делегации стран – участниц конференции были размещены в пяти километрах от Потсдама – в престижном пригороде Бабельсберге, где до войны проживало много деятелей немецкой киноиндустрии. К 15 июня сотрудники НКВД реквизировали несколько вилл и выселили местных жителей из района проведения конференции[214].

Трумэн и его ближайшее окружение заняли трехэтажный особняк желтого цвета по адресу Кайзерштрассе, 2, ранее принадлежавший издателю Густаву Мюллеру-Гроте. Этот желтый Малый Белый дом успел стать местом трагедии. Всего за два месяца до приезда Трумэна советские солдаты ворвались на виллу, изнасиловали дочерей Мюллера-Гроте, разломали мебель, уничтожили картины и редкие книги и выставили всю семью на улицу, дав один час на сборы. Другие члены американской делегации были поселены по соседству, как и Черчилль. Сталин выбрал для себя виллу в Бабельсберге примерно в километре от Малого Белого дома [McCullough 1992:407–408][215]. Мы не знаем, какой была судьба владельцев этих домов, но нетрудно догадаться, что их участь мало отличалась от произошедшего с семьей Мюллер-Гроте.

Перед приездом американской и британской делегаций дома, где они должны были поселиться, обставили заново. Старую мебель выбросили, а вместо нее разместили новые предметы обстановки, зачастую совершенно не сочетающиеся друг с другом цветом, размером и стилем. Во время этих перестановок повсюду были установлены скрытые микрофоны. Чтобы ни одно произнесенное в этих стенах слово не ускользнуло от советской разведки, весь обслуживающий персонал: официанты, истопники, швейцары и горничные, – были служащими НКВД и являлись глазами и ушами Сталина[216]. Ко 2 июля все было готово: в Потсдаме и Бабельсберге были восстановлены два аэродрома и железнодорожная станция, дороги между Потсдамом и Бабельсбергом отремонтированы, вся местность вокруг этих двух городков зачищена от немцев и бдительно охранялась частями НКВД, а все подслушивающие устройства были установлены где надо. Сталин был готов принять Трумэна и Черчилля.

Для Сталина главной задачей на предстоящей конференции было признание за Советским Союзом права на все то, что с таким трудом было завоевано им во время войны; также он рассчитывал добиться наиболее выгодного для СССР разделения Германии на оккупационные зоны. Ситуация в Азии тоже была вопросом первостепенной важности. Сталин был столь же решительно настроен захватить территории, обещанные ему в Ялте, как и защитить свои завоевания в Польше и Германии. Однако успешной реализации советского плана войны мешало несколько обстоятельств. Первой преградой было то, что СССР был обязан соблюдать условия пакта о нейтралитете. Объявляя войну Японии, советское правительство должно было как-то обосновать нарушение пакта – в первую очередь для того, чтобы избежать сравнения с нацистской Германией, атаковавшей Советский Союз, несмотря на пакт о ненападении. Поэтому Сталин рассчитывал на то, что Трумэн и Черчилль сами пригласят его принять участие в Тихоокеанской войне.

Вторым серьезным препятствием к войне с Японией было время, и для Сталина это был ключевой вопрос. Для того чтобы забрать все призы, обещанные ему в Ялте, Советский Союз обязан был принять участие в войне на Дальнем Востоке, хотя бы в течение одного дня. Но при этом Красная армия должна была нанести японцам сокрушительное поражение: преждевременных действий следовало избегать любой ценой, и, чтобы гарантировать себе убедительную победу, время нападения следовало выбирать очень тщательно. Благодаря дипломатическим маневрам японцев в Москве Сталин знал, что капитуляция Японии является всего лишь вопросом времени. Он предполагал, что в Токио обеспокоенно следят за стремительным продвижением советских войск к маньчжурской границе, и понимал, что ему не удастся слишком долго рассчитывать на наивность японцев. Генералиссимус отчаянно боялся, что война может закончиться до того, как советские войска пересекут границу с Маньчжурией.

Кроме того, оставалась нерешенной еще одна проблема: согласно Ялтинскому соглашению, Сталину было необходимо получить одобрение Китая. Советский вождь очень хотел прибыть в Потсдам, имея на руках подписанный договор с Китаем, и без устали работал над этим вплоть до самого отъезда из Москвы. Однако, к великому его разочарованию, переговоры с китайцами оказались прерваны до того, как обе стороны пришли к согласию. Сталин хотел, используя как приманку свое обещание вступить в войну с Японией, заручиться поддержкой Трумэна и заставить неуступчивых китайцев принять требования советского правительства. Впрочем, не исключено, что он уже тогда рассматривал возможность вступления в Тихоокеанскую войну и без заключения договора с Китаем.

16 июля, сразу после прибытия в Потсдам, Сталин позвонил в Читу командующему Дальневосточным фронтом маршалу Василевскому и спросил его, есть ли возможность перенести нападение на 10 дней ранее запланированной даты начала операции между 20 и 25 августа. Василевский ответил, что «сосредоточение войск и подвоз всего самого необходимого для них не позволяют» ускорить подготовку к операции. Сталин временно согласился с осторожной оценкой Василевского. Дэвид Холловэй, однако, считает, что первоначальной датой нападения было выбрано 11 августа[217].

Как на выбор Сталиным даты вступления в войну повлиял американский атомный проект? Согласно Холловэю, эксперту по Сталину и атомной бомбе, 10 июля нарком государственной безопасности СССР В. Н. Меркулов послал Берии отчет, в котором говорилось, что в июле американцы проведут первые испытания атомной бомбы – возможно, в тот же день, 10 июля. Эта информация была передана Сталину до его отъезда в Потсдам, однако Холловэй не считает, что она каким-либо образом повлияла на решение Сталина о