Мы помчались к Карлу. Он тут же вызвал операторов видеозаписи. Как назло, в эту ночь съемки не велись — телекамера была на профилактике. Что там у них произошло с Хеопсом — поди догадайся!

— Надо везти ее в КБ,— сказал Карл.— Если она дернет себя за хвост, контакт будет сорван.

Мы сообщили слонихе, что принимаем ее условия. Через два часа она снова была в КБ на первом этаже — там, где ее собирали.

Попытка поговорить с нею по душам никакого успеха не имела. Нефертити мрачно сказала: «Оставьте меня в покое»,— и выключила себя.

— Пускай отдохнет. Нагрузка на ее психику была слишком велика,— сказал Карл.

Мы закрыли помещение на ключ и удалились, чтобы обсудить положение. Обсуждение было долгим и бесплодным. В конце концов ограничились выводом: «Поживем — увидим».

Папазян тоже был на совещании. На наши вопросы — как это все можно объяснить биологически? — он лишь загадочно ухмылялся.

10. ПОБЕГ

В тот день я пришел домой раньше обычного. Покормил Пуританина и маму, принял ванну и неожиданно для себя оказался втянутым в диспут о поступке Нефертити. Диспут проходил на нашей коммунальной кухне. Иван Петрович варил кофе, Лидия в халатике что-то жарила на сковородке, а я давал показания им и маме.

Общественность уже знала о возвращении Нефертити. Слониху провезли по улицам средь бела дня. В спешке даже забыли про брезент. Естественно, что слухи распространились сразу.

Я коротко изложил факты. Интерпретация соседей была различной.

— Прекрасно ее понимаю,— сказала Лидия.— Старый слон. Грязный слоновник. Ни поговорить, ни почитать... Я удивляюсь, как она выдержала там целую зиму.

— А каково ему? — вздохнул Грач.

— Перетолчется,— заметила Лидия.

— Да, молодежь теперь ищет, что поинтересней. Чувства их не волнуют,— сказала мама.

— При чем здесь молодежь? Речь, кажется, идет о слонах,— сказала Лидия и вышла со сковородкой.

— Значит, она снова поступила к вам на баланс...— задумчиво сказал бухгалтер.

Я сказал, что плохо понимаю насчет баланса. Разве дело в балансе?

— Кормить ее надо, ухаживать. Это стоит денег.

— В общем, сын, ваша затея привалилась,— резюмировала мама.— Смотрите, чтобы так не произошло с кошечкой. Ее надо научить приносить котят.

— Легко сказать! Это сложнейшая техническая проблема,— сказал я.

— Ну уж! — засмеялась мама.

Я заснул поздно. Ночью меня разбудили звонки в дверь. Звонили два раза — значит, к нам. Я быстро оделся и вышел в прихожую обеспокоенный. Ночные звонки тревожат.

Из своей комнаты выглянула испуганная Лидия.

На всякий случай я посмотрел в дверной глазок. Там была сплошная темень. Я приоткрыл дверь и выглянул. На широкой лестничной площадке возвышалось нечто бесформенное и грандиозное — почти до потолка. Я раскрыл дверь пошире и увидел слона. Это был Хеопс.

Он угрюмо стоял перед дверью, ожидая, когда я его впущу. Пауза длилась несколько секунд. Я отсту­пил назад и сказал:

— Прошу...

Хеопс, осторожно ступая, вдвинулся в прихожую и заполнил ее всю. Лидия, продолжавшая выглядывать из двери, сделала круглые глаза.

— Ох! Да куда ж это...— охнула она.

Я махнул на нее рукой и открыл дверь своей комнаты. Жестом я пригласил Хеопса туда. Он вошел. Я успел подумать, что это счастье — жить в старом доме с высокими потолками и двустворчатыми дверями. В нынешних квартирах трудно принимать слонов.

Я тоже вошел в комнату. Хеопс стоял посредине, свесив хобот. Его глаза тревожно смотрели на меня.

— И что же будем делать? — спросил я.

Хеопс, естественно, ничего не ответил. Я посмотрел на часы. Была половина четвертого. Внезапно из-под тахты выпрыгнул Пуританин и черной молнией взвился на шкаф. В его глазах сверкали искры ужаса.

— Ладно, Хеопс, не бери в голову,— сказал я.— Утром разберемся.

Заснуть, конечно, не удалось. В темной комнате тяжело вздыхало тело Хеопса. Я ворочался на тахте, то закрывал, то открывал глаза. Потом встал и принес Хеопсу яблоко. Моей руки коснулся теплый и мягкий кончик хобота. Яблоко исчезло с ладони.

Утром я выскочил в коридор и поймал Лидию в тот момент, когда она провожала незнакомого мне молодого человека.

— Если кто-нибудь узнает о слоне — будет плохо,— грозно сказал я.— Я расскажу ему, и он перевернет все вверх дном. Понятно?

— Понятно, понятно...— закивала Лидия.

Молодой человек тоже кивнул. Он хотел кивнуть небрежно — подумаешь, мол, о чем тут говорить! Слон в квартире! Но согласие вышло принужденным.

Затем я предупредил маму: Грачу — ни слова. Мама отнеслась к появлению Хеопса спокойно. Все-таки ничего, кроме ковриков, маму по-настоящему не волнует.

После этого я позвонил Папазяну.

— Что новенького, Аветик Вартанович? — осторожно спросил я.

— Новеньким, Тиша, залиться можно! По самую крышу! — возбужденно прокричал Папазян.— Хеопс пропал!

— Как?

— А вот так. Ночью сорвал с крыши сарая оцинкованный лист, положил его на шипы и вышел, как по мостику. След собака не взяла.

— Какая собака?

— Овчарка милицейская. Его уже вся милиция ищет. Слон в городе, представляешь! Прости, Тиша, мне некогда сейчас, позвони позже...

Не знаю — почему, но я не сказал правды Аветику Вартановичу.

Хеопс все так же понуро стоял посреди моей комнаты. Светильник, подвешенный к потолку, упирался плафонами в его темя. В глазах слона была страшная тоска. Он словно хотел что-то сказать мне — и не мог. Он был бессловесной тварью, которой суждено страдать молча.

— Что-нибудь придумаем... Что-нибудь...— твердил я.

Слон начал медленно раскачивать хоботом. Серая толстая труба тяжело летала по комнате, аккуратно избегая встречи с мебелью. В комнату вошла мама.

— Сын, слоника нужно покормить,— сказала она.

Я не ожидал от мамы такой чуткости. Позвонил в КБ, сказал, что приду позже, а сам взял пустой рюкзак и побежал в овощной магазин. Рюкзак я набил морковкой и репой. Когда я вернулся, Хеопс отдыхал, стоя на коленях, а мама творчески работала. Она шила портрет Хеопса в интерьере. Позвякивали ножницы в маминых руках, на пол падали цветные лоскутки, строчила машинка.

Фантастическая картина — слон на фоне книжных полок — возникала под мелькающей иглой.

Я положил перед Хеопсом рюкзак. Мама встала из-за машинки и позвала меня в коридор.

— Сын, пойди и поговори с ней,— сказала она.— Объясни ей ситуацию. Невозможно — он так страдает!

Я опять почувствовал себя бессловесным идиотом. Неужели я сам