Шрифт:
Закладка:
– Ничего страшного, абсолютно никакого беспокойства, – тихо и вежливо ответил ей Вандер Огнев.
Женщина неловко улыбалась, как вдруг Оля Огнева подбежала и протянула ей открытку, изрисованную фломастером.
– О, ты хочешь подарить мне сувенир из Ленинграда? – улыбнулась ей женщина. – Спасибо! Я сохраню. Всего вам доброго!
Она начала спускаться вниз по лестнице, и ее старшая дочь последовала за ней, растерянно оглядываясь назад. Потом снизу громко хлопнула дверь подъезда, и в лестничное окно было видно, как обе они бредут чуть потерянной и медленной походкой через двор на Садовой улице, мимо качелей и пламенеющих рыжиной осенних кустов.
– Мы больше не увидимся, – прошептал им вслед Вандер и сгорбился, будто постарел сразу на десятки лет, а взгляд его потух и стал печальным. – Но кто знает, как пересекутся еще дороги судеб наших детей…
– «Маяковская»… – раздался голос из динамика в вагоне. – Следующая станция – «Площадь Александра Невского».
Соня вскочила на ноги и в последнюю секунду выбежала из вагона, получив болезненный удар дверями в плечо, а стены «Маяковской» ослепили ярким багровым цветом, так предательски напомнившим глаза того, кого ей срочно нужно было позабыть.
«Что это сейчас было со мной? Сон, обморок? – Соня старалась не упасть, вцепившись в поручень эскалатора, который чудовищно медленно полз наверх. – Все было так реально, будто я сама находилась в той старой квартире с высокими потолками… но как странно сон соединил вместе Вандера Огнева, а это точно был он, я много о нем читала и видела фотографии… и мою бабушку – ее как раз звали Мария Меркулова! Будто бы они с Вандером, с дедом Влады Огневой, в далеком прошлом были одной семьей и у них были дети. Ольга и Елена. А ведь мою маму как раз зовут Еленой, только отчество у нее – Владимировна».
Напрасно Соня пыталась выбросить этот странный и болезненный сон из головы: скандал, который расколол чужую семью надвое, все еще звучал в ушах. Громко оправдывался мужчина, кричала женщина, так похожая на бабушку Машу в молодости… Бабушка до конца жизни панически боялась любого упоминания о чем-то необычном. Ненавидела даже детские мультики про домовых, растила маму одна и никогда не упоминала деда.
«Да еще и эта открытка, которую разрисовала девочка, это же мой талисман, – вертелись мысли в голове. – Наверное, все объясняется очень просто. Алекс ведь только что посмеялся над этой моей историей, и мое сознание превратило все это в дурной сон…»
Эскалатор полз вверх нескончаемо долго, и Соне казалось, что она может в любой момент потерять сознание и покатиться вниз, на стоящих позади людей. Воздуха отчаянно не хватало, раздражала и спина стоящей впереди женщины в лоснящейся шубе, и объявления бубнящим монотонным голосом в динамике, и проплывающие мимо яркие лампы.
Так же раздражающе медленно толпа выбиралась из метро на улицу Марата. Соня злилась на людей, которые ползли впереди, будто сонные мухи, и ей приходилось их обгонять, задевая локтями. Потом она налетела и отдавила пятку какой-то женщине с чемоданом на колесиках.
– Ващ-ще уже-е… – обернувшись, протянула та и смерила девушку недовольным взглядом.
На улице лучше не стало – несмотря на холод, воздуха почему-то не было, и Соня задыхалась, как рыба, выброшенная из моря на берег. От слез мокрые щеки сразу заледенели, как и пальцы. На самом углу Невского проспекта, у кафе, пришлось остановиться: сознание мутилось, а дыхание сбивалось настолько, что Соня оперлась о стену дома. Мимо двигался поток людей, и ей казалось, что пешеходы нарочно идут очень медленно, чтобы полюбоваться на то, как она задыхается, держась за стенку.
«Что-то не то со мной… – в голове летела бешеная карусель мыслей. – Вандер Огнев и Мария Меркулова… Открытка… Я докатилась до панической атаки, поздравляю…»
– Нет, в «Пассаже» не нашлось, пришлось пробежаться по Гостиному Двору, и только на втором этаже-е-е… – донеслось до нее от разодетой в норковую шубу дамы, которая неторопливо шла мимо.
В голосе этой дамы было что-то неестественно странное: он звучал слишком тягуче, постепенно замедляясь, пока не остановился совсем.
Соня, все еще дрожа и задыхаясь, боковым зрением заметила, что женщина с чемоданом стоит неподвижно. Остановились и другие люди, которые шли мимо, застыв как изваяния, а городской шум вдруг стих, и его сменила невероятная и внезапная тишина.
Все вокруг застыло, замерло и стихло, и время на часах фасада здания Московского вокзала остановилось на одиннадцати утра.
Бег мыслей успокоился, дыхание постепенно вернулось, прояснилось в голове.
Не понимая, что происходит, Соня обошла по кругу стоящую даму в шубе, которая замерла на середине разговора, и даже пар из ее рта так и продолжал висеть в воздухе.
Окликнула и тронула за плечо – но женщина не ответила и не пошевелилась. Не двигались и остальные пешеходы, и Соня обошла их, выбравшись на Невский.
Зрелище было жутким и величественным одновременно: Невский проспект, всегда суматошный и шумный, стоял неподвижно.
Безмолвно встали машины, замерли огни светофоров. Толпа пешеходов, переходившая дорогу, стояла: кто-то застыл с поднятой ногой для не сделанного еще шага, смеясь, или разговаривая, или откусывая мороженое, или на бегу что-то разглядывая в своем телефоне. Голуби, которые взлетали из лужи, так и остались висеть в воздухе, раскинув крылья.
– Замерший мир, как в предсказании, – прошептала Соня. – А ведь это дневное право остановило время, чтобы защитить непосвященных людей.
Она вышла на середину проспекта, огибая стоящие машины и разглядывая небо. В этом замершем мире жило и двигалось только оно: тусклый желтый рассвет поднимался с востока, над площадью Восстания, а с западной стороны, куда к Адмиралтейству уходила перспектива Невского, в сумерках небо вспарывали тысячи огненных зарниц.
Позади вдруг послышался какой-то странный звук: то ли хлюпанье, то ли всхлипы. Водяная капля, размером с кулак, примерзла к заледенелому асфальту между машинами и теперь жалобно пищала, пытаясь освободиться и протягивая полупрозрачные ручки. Маленькая водяная нечисть рвалась и плакала, с треском пытаясь отодрать свое тельце от ледяного асфальта, когда две руки потянулись и осторожно освободили ее.
– Вот дурачок-то, – Соня, отогревая водяного ладонями, ощутила, как покидает ее и гнев, и боль. – Глупый, все же ваши на дне спрятались, а ты посмотреть на зрелище хотел? Давай-ка беги отсюда подальше… – Она донесла водяного до ближайшего люка, и тот поспешил выпрыгнуть из рук и юркнуть в сток, бросившись
