свидетельств ни одного такого погашения, так как новый крестьянин не мог покинуть своего барина на законных основаниях и поэтому не предпринимал никаких усилий для погашения таких займов. Закрепощение крестьянства распознается по кредитным договорам еще и потому, что после 1649 г. в них уже не содержатся неустойки, выплаты или иные взыскания за неисполнение договора, поскольку по закону у крестьянина не имелось другого выбора, кроме как остаться и делать то, что приказал его барин. Наконец, барско-крестьянские договоры второй половины XVII в. уже не содержали фраз, существовавших еще в 1640-х гг., предполагавших надежду на восстановление права выхода в Юрьев день. Начиная с 1619 г. некоторые крестьяне соглашаются в договорах о поселении не выходить из имения, но после 1649 г. воспринималось как данное, что крестьянин не может на законных основаниях уйти с помещичьей земли – и это отражалось в порядных записях[59]. Единственным способом выхода закрепощенного крестьянина оставалось нелегальное бегство, к которому прибегали тысячи крестьян. К 1700 г. стало не только ясно, что крестьяне, зарегистрированные на землях барина, никогда не смогут перейти в другое место в будущем, но и то, что «свободных крестьян» осталось совсем мало; почти все крестьяне были где-то записаны, и вопрос легального перехода просто отпал.

Несомненно, окончательное закрепощение крестьянина ослабляло общину и уменьшало ее полномочия. До 1649 г. многие наказания оставались в руках общины; вполне возможно, что барин отдавал приказы не отдельному крестьянину, а только общине. До 1649 г. барин мог выселить непокорных крестьян со своих земель, но после обнародования нового свода законов некоторые хозяева (владельцы имений, а не поместных служебных земель) на законных основаниях могли «освобождать» неугодных крестьян. Барин мог наказывать (или истязать) крепостного телесно или же налагать штраф на ослабленную общину за проступки ее членов. Положение самого крестьянина, так же как и его общины, еще более унижалось Уложением. Статья 7 главы 16 разрешала барину переселять крестьян (очевидно, без их согласия) из вотчинных и поместных имений на пустующие поместные земли. Когда в 1652 г. стало известно, что боярин Морозов собирается так поступить, часть его крестьян бежала, некоторые даже за пределы России. В сознании крестьян принятие Уложения узаконило насилие над ними со стороны их хозяев, и они перестали жаловаться правительству на жестокое обращение, как делали это даже еще в 1640-х гг. Со временем подача челобитных крестьянами против своих господ была запрещена законом.

Закрепощение крестьян также привело к резкому различию между «государственными» («черными» или «дворцовыми») крестьянами и сеньориальными. Небольшая разница существовала и до 1649 г., но эта разница была значительно усилена Уложением. Государственные крестьяне прикреплялись к земле и своему податному статусу, но сеньориальные крестьяне были обязаны работать на своих господ, что имело множество последствий. В хозяйстве, где ощущался недостаток рабочей силы, сеньориальные крестьяне становились частью стоимости имения и, по существу, продавались вместе с ним. В XVII в. разница стала еще более заметной. Сеньориальные крестьяне были, по существу, превращены в холопов, которые также платили налоги, а положение государственных крестьян вызывало у многих зависть, потому что те сохранили значительную степень человеческого достоинства. Непосредственную причину плачевного положения сеньориального крестьянства можно отнести к унижению, навязанному сводом законов 1648 г.

Уложение 1648 г. явилось продуктом Земельного собора, созванного правительством в ответ на раскольнические требования летом 1648 г. Одоевская комиссия, внедрившая кодекс законов, вняла мольбам дворян и устранила лазейку в указе об Урочных летах 1592 г., предоставив возможность вернуть всех беглых крестьян в их законные места жительства без ограничения времени. В результате действия нового закона полностью закрепощенный крестьянин становился еще более униженным, зависимым от своего господина и ограничивался теми немногими занятиями, в основном земледельческими, которые другие слои общества предпочли оставить ему. Это стало логическим следствием жесткого расслоения общества, предписанным Уложением. Закрепощение явилось серией сознательных действий централизованной власти, которая к середине XVII в. обладала ресурсами для принудительного прикрепления крестьян к земле (когда ей это было выгодно) и которая была достаточно уверена в своих силах, чтобы передать права вершить правосудие над сеньориальными крестьянами их хозяевам. Таким образом, в целях административной целесообразности юридическое лицо главного сельскохозяйственного производителя было сведено до едва ли не рабского положения.

Крестьяне составляли 90 % населения России. Почти три четверти населения были окончательно закрепощены Уложением, которое ввело постоянное и наследственное крепостное право на основе земельных кадастров и переписей. Так завершился процесс, начавшийся более двух столетий назад еще во время гражданской войны при царствовании Василия II. Никто не стал бы романтизировать положение крестьянина, жизнь которого была, несомненно, тяжелой, жестокой и короткой на протяжении всего рассматриваемого периода, но падение его правового и социального статуса не подлежит сомнению. Правительство никогда, по всей видимости, не приветствовало ограничения права крестьян на выход, скорее, оно просто уступило давлению различных общественных групп. В первую очередь к таким группам относились крупные монастыри, за которыми последовали представители среднего служилого сословия. По окончании Смутного времени монастыри возобновили свое давление, а дворяне, в конце концов, довели это давление до апогея. Сначала крестьяне потеряли права выхода, затем и само право считаться человеком. Не случайно крепостное право отменили в обратном порядке: сначала – его более позднюю часть, затем – более раннюю. В 1861–1861 гг. барин потерял полицейские права над личностью своих крепостных, но только в начале XX в. была восстановлена полная свобода передвижения крестьянина, когда и куда он пожелает. Подобную симметрию в начале становления и падения института крепостничества стоило ожидать.

Правительство, состоящее из великого князя-царя, именитых магнатов и несколько менее, но все же влиятельных советников, действовало ради двух целей: для того, что можно назвать сохранением монархического наследия от внешних и внутренних угроз, и для личного возвеличивания лиц, оказавшихся фаворитами государя. Ограничение крестьянской мобильности никогда, по-видимому, не способствовало личному благосостоянию магнатов, получавших больше прибыли от системы, по крайней мере, полусвободного труда крестьян, которых они могли набирать и удерживать с относительной легкостью. В этом контексте пожертвование избранным монашеским учреждениям следует рассматривать просто как дружескую услугу церковному истеблишменту. Еще одним мотивом закрепощения крестьянства послужило осознание того, что для сохранения государства (или плодов пребывания на государственной должности) требовалось надлежащим образом обеспеченное войско. Во времена экономических неурядиц единственным средством удовлетворения потребностей войска, костяк которого составляла поместная конница, по-видимому, было ограничение мобильности основного производителя, способного удовлетворить эти потребности. Это осознание основывалось на нежелании сокращать войско до размера, который страна могла бы себе позволить. Любое сокращение было невозможно, ибо оно вынудило бы признать, что Россия не в состоянии себя защитить или что ее военные устремления непомерно велики. Поскольку ни одно из этих допущений было не