Шрифт:
Закладка:
Задумавшись, Даниил Иванович почувствовал легкий тычок в бок. Мария, умудряясь одним глазком смотреть на архиепископа, вторым глядела на мужа: «Не отвлекайся!».
Супруга, как всегда, успела вовремя. Как раз пришло время главного! Архиепископ Вологодский Сильвестр спросил, нарочито четко и громко проговаривая по-старославянски:
– Како веруеши и исповедуеши Отца и Сына и Святага Духа?
Даниил Иванович, едва не позабыв от растерянности «Символ веры», сбившись самую малость, отвечал:
– Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша…
Даниил Иванович прикрыл глаза и, ощущая на лбу холодное прикосновение кисточки с душистыми каплями мира, подумал – «Свершилось!».
Теперь можно и встать! Мезецкий с удовольствием (но и с робостью!) поднялся с холодных каменных плит Софии.
Епископ Псковский вместе с настоятелем Кирилло-Белозерского монастыря отцом Матфеем возложили на государя драгоценные оплечья – бармы, вручили скипетр. Архиепископ, взяв из рук главного воеводы Леонтия Костромитинова державу – шар с крестом, сказал:
– Сие яблоко – знамение твоего царствия: яко убо яблоко сиe, приим в руце свои держиши, тако держи и вся царствия, данныя тебе от Бога, соблюдая их от врагов непоколебимо!
В завершение церемонии владыка возложил на голову государя Всея Руси шапку Мономаха (как настоящая!) и провел его в алтарь, приобщив к святым таинствам.
Когда князья Федор Ромодановский, Михаил Пожарский (сын погибшего воеводы) и Андрей Трубецкой принялись обсыпать царя копеечками, пшеницей и хмелем, под сводами собора вдруг раздался детский голосок: «И мне дайте!».
Народ онемел, запереглядывался, пытаясь отыскать глазами – кто это? Чей голосок?
Маленькая Машка, княжна Мезецкая, одетая в белую кацавейку и соболью шапочку (ну, вылитый заяц!), смело подошла к князьям и протянула обе ручонки. Владыка Сильвестр удивленно крякнул, но, ни слова не говоря, зачерпнул немного зерна с серебряными чешуйками и протянул девчонке.
Даже потянувшись вверх и встав на цыпочки, Машка не смогла дотянуться до головы отца. Она закусила губенку и уже собралась плакать, но выручил Пожарский. Улыбнувшись, молодой князь Михаил взял ребенка на руки и поднял вверх, а счастливая малышка принялась осыпать зерном и серебром отца и мать. Когда закончила, важно заявила:
– Теперь меня можно обратно ставить…
Растерявшийся царь и опешившая царица, готовые провалиться сквозь землю от стыда, а потом – отшлепать непутевую девчонку, перевели дух…
По собору прокатился смех, а потом – общий вздох умиления.
– Не иначе, сам Господь невинное дите прислал, чтобы Даниила Иваныча на царство благословить…
– Точно-точно, дите невинное, оно как ангел!
– Так ведь это ж дочка государева – царевна!
– А что, коли царска дочка, так не дите?
– И то верно…
– Светленькая, беленькая – ровно ангел небесный!
Ни Мезецкий, ни кто другой не ведали, что уже через месяц по всей Руси – и той, что была свободна, и той, что захвачена, пойдет гулять слух, что во время венчания в Софию спустился ангел. Значит, государь-то теперь настоящий, а не то, что раньше были! Машка своей выходкой сделала то, что было не под силу целому войску или казне с золотом.
Если входил в храм Даниил Мезецкий, избранный на царство людьми, то выходил помазанник Божий, Даниил Первый! (Думали, а не считать ли государя Даниилом Вторым, но вспомнили, что младший сын Александра Невского, основатель династии московских князей, умер, не успев стать великим князем.)
Вся площадь перед Софией была забита народом. Пройти сквозь толпу казалось невозможным. Но люди расступались, образуя живой коридор.
Впереди царя и царицы, расчищая дорогу, шли два боярина древних родов с обнаженными саблями – Шеин и Нагой, гордые, что отныне они будут числиться царскими оберегателями.
За боярами-оберегателями шли стрельцы из особой сотни Смышленова, становясь спиной к толпе и лицом к государю. Не то чтобы хотели оберечь царя от толпы – и захотели бы, так не смогли бы, – а для очертания живого коридора. Следом за стрельцами шли дворяне, расстилавшие пред государем и государыней красную дорожку.
Дорожка должна быть ковровой, но где столько ковров набрать? Вологодские ткачихи целую неделю «творили» на кроснах половики, а потом красили их в красный цвет тем, что подвернулось под руку – луковой шелухой, волчьими ягодами, ольховой корой. Дорожка получилась разномастной, зато – от души!
Царь Даниил двигался на негнущихся ногах, плохо соображая, что делает. От улыбки сводило скулы, шапка Мономаха натерла лоб и переносицу, а руки с трудом держали скипетр и державу, что весили с добрый пуд. Но, слава Богу, Леонтий довел государя до самого конца дорожки, где под охраной конных дворян во главе с Григорием Оленичевым (среди них был и безмерно гордый Санька Котов) ждал открытый возок, усадил государя с государыней и сам запрыгнул в седло. Костромитинов и Оленичев заняли места слева и справа, и возок тронулся с места.
Присев, Даниил Иванович поискал глазами Машку.
– Няньки увели, – сообщила Мария, догадавшись без слов.
– Козлушка… – недовольно буркнул государь.
– Так ить дите малое, неразумное. Ей бы все в игрушки играться, – заступилась за дочку царица.
– Драть ее надобно! Вицей по попе!
– Надобно, – согласилась царица и засмеялась. – Машка-царевна, с попкой поротой!
– Царевна-козлушка! – усмехнулся Даниил Иванович. Какая уж там порка!
– Ш-ш! – приложила царица пальчик к губам. – Люди услышат…
Возок с царем и царицей неспешно двигался сквозь редеющую толпу. Народ уходил на берег, где нынче раздавали печатные пряники.
При коронации Лжедмитрия про пряники даже не вспомнили, а у Василия Шуйского на баловство денег не хватило. Говорят, оттого недолго и правили. Архиепископ Вологодский Сильвестр, взявший на себя тяжкий груз по подготовке к коронации, постарался не упустить ни одной мелочи. Даже про пряники не забыл! Собрал уцелевших плотников, столяров и оказал им великую честь – благословил на большое дело. Из липовой доски нарезали формы и разослали по монастырским пекарням. И, ничего страшного, что мастера-резчики и в глаза не видели нового царя. Чего там смотреть-то, на прянике? Вон, шапка Мономахова есть, борода на месте, рука держит что-то похожее на яблоко с крестом – а что еще-то нужно? Либо сам ешь, либо за божницу клади, детям-внукам на память! Пряник сто лет пролежит, и ничего ему не сделается.
