манера стыдить бедностью: «Нету на всем свете голее нас, да зато и нету охальнее на эту самую голь. Чем позлей уязвить? Бедностью! ’’Черт! Тебе лопать нечего!”» – восклицает Кузьма в «Деревне» (Пг. V. 33).

Мужик же чуть поэнергичнее и покрепче, как правило, жаден, корыстен, мелочен. Но и у него бережливость и жадность лишь к своей собственности, а к чужой собственности и к чужому труду – презрение. («Где посадили простую, жалкую ветелку ее выдернут просто ’’так себе’’ и для сокращения пути на пять саженей проедут на телеге по великолепной ржи, – не барской, а крестьянской»)344.

Лукьян Степанов («Князь во князьях») выстроил большой новый дом, но живет из жадности со всем семейством в сырой землянке, так как боится, что дети «шпалеры обдерут». Авдей («Забота») весь снедаем мелочными заботами и жадностью, и вся его жизнь, как и жизнь Тихона Красова в «Деревне» – это бессмысленное и тупое служение своей собственности и ее умножению. А крестьянская дочь Настасья Семеновна («Хорошая жизнь»), как и отец ее «дельная и бессердечная», добившаяся ценой многих жестокостей и неправд «всего, чего желалось», то есть владения недвижимым имуществом, – один из самых страшных персонажей во всем бунинском творчестве.

«Идеализм» русского мужика, как, впрочем, и русского интеллигента, говорит Бунин, проистекает на самом деле всё из той же нелюбви к будничной работе. «Длительным будничным трудом мы брезговали, – пишет он в дневнике. – А отсюда, между прочим, и идеализм наш, в сущности, очень барский, наша вечная оппозиционность, критика всего и всех: критиковать-™ ведь гораздо легче, чем работать <…>. Отсюда Герцены, Чацкие. Но отсюда же и Николка Серый из моей "Деревни”, – сидит на лавке в темной, холодной избе и ждет, когда подпадет какая-то "настоящая" работа, – сидит, ждет и томится. Какая это старая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность – вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и всё за тебя сделает: стоит только выйти на крылечко и перекинуть с руки на руку колечко!»345

И не может быть подлинный идеализм антиэстетичным, а Бунин отмечает у русских мужиков полную нечувствительность к красоте – одеты они, как правило, уродливо и грязно, к животным и растениям равнодушны. «Нет никого материальнее нашего народа. Все сады срубят. Даже едя и пия – не преследуют вкуса: лишь бы нажраться. Бабы готовят еду с раздражением», – замечает он в дневнике346. Быт их отвратителен: в избах и около них снаружи, даже у богатых мужиков, грязь и мерзость. Кузьма Красов, проезжая через незнакомую деревню, наблюдает: «Грязь на дорогах… Вот богатый двор. <…> Но грязь кругом по колено, на крыльце лежит свинья <…>. Окошечки – крохотные, и в жилой половине избы, небось, темнота, вечная теснота <…>. А семья большая, детей много <…>. А дети хнычут – и орут, получая подзатыльники; невестки ругаются – "Чтоб тебя громом расшибло, сука подворотная!" – желают друг другу "подавиться куском на Велик день"; старушонка-свекровь поминутно швыряет ухваты, миски, кидается на невесток, засучивая темные жилистые руки, надрывается от визгливой брани, брызжет слюной и проклятиями то на одну, то на другую… Зол, болен и старик, изнурил всех наставлениями и хвастовством…» (Пг. V. 77–78).

А вот как ведет себя богатый и деловой, из лучших мужиков, Тихон Красов: «Вышел он (из избы) в одном пиджаке <…>, изо всей силы ударил Буяна (собаку) сапогом в голову. Потом слушал колотушку, притопывая в лад ей, мочась на ступеньки крыльца…». (Пг. V. 60).

…Большинство критиков, как правых, так и левых, встретило «Деревню» Бунина и последовавшие за ней крестьянские рассказы с возмущением. Правые обвиняли Бунина в клевете на русский народ, левые – в дворянской, «барской» пристрастности (возможность существования просто интеллектуальной честности и внутренней свободы при идеологическом подходе, разумеется, отрицалась).

Консервативный критик А. Бурнакин (В. Буренин) в «Новом времени»347, в статье, озаглавленной «Пасквиль на Россию», говорил о «тенденциозном дегте», об «изобличении России, русского народа», о «граде хулы и клеветы» и т. д. От него не отставали и социалисты-революционеры: А. Амфитеатров, например, писал348 о «городском, господском перепуге его (Бунина) перед новым мужиком» и о том, что Красовы – «ряженые», «из-под грима неотрывно глядит на читателя архи-интеллигентное лицо академика И. А. Бунина».

В рецензиях можно было прочесть, что рассказы Бунина – «обвинительный акт русскому народу» (А. Ожигов349), что «Родина, свобода, народ – эти слова оставляют Бунина холодным» (Л. Войтоловский350), что журнал «Заветы», публикующий рассказы Бунина, «участвует в каком-то заговоре против мужика» (Л. Войтоловский351), что у Бунина «Россия – сплошная жуть, черная яма» (Р. Григорьев352), что Бунин – «небывалый пример русского писателя, равнодушного к России», и что «классическая критика Чаадаева – чуть ли не национальный панегирик рядом с соответственной критикой Бунина», который, «не понимая и не любя народа, отдал свои силы изображению его» (А. Дерман353). Писали, что у Бунина «всё сплошь в безотрадных и отвратительных красках» и о «вырождении деревни вопиет каждая страница этой повести еще более, чем о злобе и подлости мужиков» (Л. Войтоловский354), что «Деревня» – это «мрачное полотно», где отрицательное «сквозит в каждом густом мазке» (рецензент Н. Г.355), что у Бунина «под мундиром лауреата не осталось ничего, кроме дурного вкуса и коротких мыслей», что у него во всем – «свинушник» и «опачкивание народа», «поэзия дурных запахов, загаженные проходы, миллионы блох и вшей, портянки и портянки» (А. Бурнакин356), что «правда Бунина о деревне – его субъективная правда» (Е. Колтоновская357. – При этом подразумевалось, что сама Колтоновская обладает правдой не субъективной, предвестие марксистской «научной» правды. – Ю. М.) Бунину указывали, что «русский мужик не сплошной каторжник, а деревня не каторжная тюрьма» и что Бунин выводит «из допустимых частностей недопустимое целое» (А. Редько358), что в мужиках Бунин увидел лишь «убийц и идиотов» (Н. Коробка359), что «о деревне в произведениях И. А. Бунина всегда судит (независимо от воли автора) русский дворянин в фуражке с красным околышем» (Р. Иванов-Разумник360), что «из окна вагона-ресторана скорого поезда», «из просторного помещичьего тарантаса видел автор деревню» и что «он не был в деревне» (В. Муйжель361), даже, что в произведениях Бунина чувствуется «оторванность от родной природы» (!) (Н. Мешков362) и т. д.

В годы революции и гражданской войны многие из этих критиков (в том числе эсер Амфитеатров) признали правду Бунина, увидели осуществление его мрачных пророчеств и даже стали ценить Бунина как раз за то, за что раньше порицали. Да и не только критики. Характерна такая запись