Василиса обняла его, чувствуя, что никого роднее у нее нет. Только он знать об этом не должен. Ну, пока. А потом она сама скажет.

– Иу! – послышался клекот над головами.

Филин резко поднял глаза, а тень хищной птицы уже скрылась за лесом.

– Так, сматываем сопли! Кажись, нашли мы братца моего! Посох бери! – ожил княжич.

Василиса опомнилась, а изо рта посоха шишка вылетела.

– Так мадам, – заметил филин, выдергивая посох из рук василисы. – Откройте рот, закройте глаза!

– Не вздумай, окаянный! – заорала посох.

– Мадам, я всего на полшишечки! – язвительно заметил филин, а во рту у черепушки оказалась смоляная шишка, побольше прежней.

Слова княжича засели в сердце василисы. Неужели люди не знают, кто на них из-под полога в бане смотрит? Кто из камышей поглядывает, кто из чащобы облизывается. Да, нет, знают… Но и поделать ничего не могут. Все, что они могут на обереги рассчитывать да слова заговоров повторять, чему их предки учили. И все. Да не всегда помогает.

– И как они живут? – спросила василиса. Избушки жались друг к другу, словно стадо, которое окружали волки. – Люди-то… Если все вокруг страшно?

Она никогда не задумывалась над этим.

– А вот так и живут! Тьфу! – прохрустелась шишкой посох. – Запросто живут. Так что ничего ты не потеряла. Жизнь что так короткой оказаться может, что так!

– А ты кто сама такая? – спросила василиса. – Имя у тебя было?

– Я? Василиса Прекрасная! – заметила Черепуша. Филин рассмеялся, а череп глазами сверкнула. – Некогда я и правда была красивейшей из василис. Помню, как впервые красоту свою осознала. Мужики от мала до велика головы теряли. Князья, бортники, рыбаки, стражники. Коса у меня была долгой. Русой. В три обхвата. И глаза васильковые. Как увидал меня князь молодой из Белого Посада, так жениться захотел. А я сказала ему, что не это мой удел. Мой удел людей защищать… Красота. Она меня всегда выручала. Где деньгу дают, я улыбку подарю. Где пряник, так взгляд. Просто мне было с людьми. Легче, чем вам…

– Ты как бы красоту васьки не умаляй, – послышался голос князя. – А не смотрят на нее только потому, что я им головы отгрызу. Чуют опасность.

Черепуша умолкла. Словно больше ничего и говорить не собиралась. Но вдруг произнесла голосом совсем другим.

– Сначала, и правда, все так было. Любовались моей красотой. И я сама себе люба была. А потом ранила меня ночница в лицо когтями своими. Шрам остался. А потом на змия огненного попала. Мощный был, любезник. Я таких никогда не видала. Изувечил, искурочил. За то, что не согласилась его стать. Он сам на мою красоту покусился. Да я ему от ворот поворот дала. Дескать, с нечистью? Да никогда! Потрепал он меня страшно, но и я его загубила, окаянного. Как очнулась в крови, как в зеркало на себя глянула, так и обомлела. Не было у меня больше косы и красы. Пришлось, лицо под платок прятать. Один глаз только видел. Второго уже почти не было. Вот так и закончилась краса моя.

Она хрипло рассмеялась.

– Вот так я и сама стала пострашнее нечистого! Кто видал, те боялись. А имя так и прицепилось! Василиса Прекрасная! Никуда от него не денешься. Уже, как издевка звучало. Поклялась я тогда, нечисть не щадить! Никакую! Ни домового шаловливого, ни русалку плаксивую! – произнесла Черепуша.

Только сейчас василиса заметила следы на кости, которые не замечала раньше.

В сердце василисы жалость закралась. Это ж видано, девицы с шрамами быть? Тут иную девку из-за веснушек замуж не возьмут. Рябая, скажут. А тут шрамы…

– Вот и бить надо их! Всех нечистых! Всех проклятых! Пока силы есть – бить надо! И ни одному слову их не верить! – крикнула Василиса Прекрасная, а ее глаза полыхнули. – Пока всех не изведем, покоя не будет!

– Ты там свои фанатичные речи поубавь, – заметил филин. – Сама судьбу свою выбрала, а еще и жалуется!

– Так я не дорассказала! – встряла череп гадким голосом. – Как князь прознал, что меня ранило, так ко мне прибежал! Как увидал, что со мной случилось, как платок отогнул, так все! Поди, прочь! Прошла у нас любовь! И с тобой так же будет! Слово мое помяни! Для мужиков –то красота важна! Чтобы кожа чистая, взгляд ясный и коса длинная! Да вот только быстро краса портиться! Недолог век глаз радовать.

– Ты князей по-своему натоптышу не ровняй! – дерзко произнес филин. – Не он же свою княжью задницу оторвал да с тобой по лесам – болотам волочился! Вон как гуси – лебеди порвали. Ничего, вылечили! И шрама не осталось! Все умение приложил, столько силы отдал… У меня даже руки дрожали, боялся, что потеряю. Так потерял! Уходить стала. Угасать. Я ее с навьего моста снял и обратно, в явь потащил. Так что нечего дурью девочке голову забивать! Не слушай ее василиса! Ей просто князь бракованный достался! Вот и злится, и князей всех по одному ровняет.

На ветках виднелись ленты. Яркие, алые ленты трепетали на ветру. Некоторые уже истлели, но были и новые.

Василиса знала, что был такой негласный закон у деревень – ленты вешать и обновлять. Это началось с того, как целые деревни странные объявляться начали. Идет, бывало, человек. Видит деревенька. Обычная, ничем не примечательная. Он в нее заходит, ночевать просится и пропадает навсегда.

Чтобы люди на смерть не совались, ленты вешали. Если идет путник, видит ленты, значит, деревня близко. Ночлег есть. Если ленты новые встречаются, иди, не бойся. Живут люди, жизнь теплится. А коли старые – то сначала понаблюдай за деревенькой. Мало ли, что с ней не так. Может, в ней никого не осталось!

– Деревня, – прошептала василиса, останавливаясь. – Большая… Там!

Сверху послышался клекот хищной птицы. Филин моментально взлетел, а сокол, словно и растворился в небе.

– Он! Брат мой! – коротко произнес филин, приземляясь на наплечник. Василиса только сейчас заметила, что он когтями исцарапан так, что даже рисунка почти не осталось. – Братец мой ненаглядный!

– А с чего это он улетает от нас? – спросила василиса, щуря глаза на солнце. – Он же нас видел!

Глава 36. Сестрица из подпола

– А вот это и предстоит выяснить! На солнце полетел. Чтобы не видно было, куда спустится. Сейчас нарочно уводить будет! – заметил филин с азартом. Кусты и