Шрифт:
Закладка:
— Значит, говоришь, сочинил? Пошли, почитаешь.
Я следом за Иваном Кирилловичем вышел на улицу. Мы были не первыми. По каменистой отмели, сопя, гарцевал шофёр: босой, с закатанными выше колен брюками. Под ногами натужно чвякало. То там, то сям, вздымались синие пузыри. Как я понял, этот дядька хотел утопить в речке свою промасленную фуфайку чтобы она как следует, вымокла, а потом завернуть в неё стеклянную четверть с холодной водой. Заткнутая кукурузною кочерыжкой, она стояла здесь же, на берегу, рядом с чувяками. На уборочной комбайнёры только так и спасаются…
— Что ж ты молчишь, забыл?
Ничего не забыл, просто не знал как в такой обстановке читать стихи. Ждал, когда главный редактор обернётся ко мне. Забыл, что работа со словом для него уже стала почти рутиной. Он делал её на бегу, в паузах одного и того же телефонного разговора. Сейчас он склонился над отдельно лежащим бревном, проверяя его ладонью на чистоту.
Так значит так. Глядя в его затылок, я прочитал скороговоркой, без малейшего выражения:
Слова поставить на весы,
Что сделать бусы из росы.
Слова — слова. Они просты,
Но тяжело сказать «прости».
— Как-как? — Главный редактор вздрогнул, повернулся ко мне всем телом. — Ну-ка медленней повтори!
Выслушав ещё раз, он присел на бревно, больше не беспокоясь о чистоте брюк, достал из кармана пачку сигарет «Лайка».
Я удивился. Вот уж не знал, что Иван Кириллович в молодости курил, а тем более, такое говно.
— Так что ж тебя, Саша, подвигло на эту тему? — спросил он с прищуром во взгляде, разгоняя рукой облачко дыма.
И я начал рассказывать про горсть вишни, которую без спросу сорвал за двором у соседки, а потом возвратил с повинной.
Главный редактор слушал с нескрываемым интересом, но в итоге сказал:
— Нет, что-то со «словами» не так. Уж слишком они какие-то взрослые. Будешь читать то, что письмом в газету прислал. Как его… красный отблеск…
— Закуски возьми! — крикнули из автобуса.
Я обернулся. С нижней ступеньки свисала брючина в сандалии, чуть выше виднелась пола пиджака и угол портфеля, укреплённый железными скобками. Судя по голосу, это был Александр Киричек, самый молодой из поэтов. Нога подавалась вперёд и назад, в такт ехидным словам, сказанным в три присеста:
— Да, сейчас!
— Килограмм колбасы!
— Если деньги останутся…
Иван Кириллович встал, отряхнул брюки, достал из кармана бумажник, не спеша изучил содержимое…
— Будешь гавкать, вообще никуда не пойду!
— Там мы куда-нибудь едем, или будем стоять⁈ — со своей стороны возмутился шофёр.
— Дядьку, ты хоть, не начинай! — обернувшись, отплюнулся Киричек. — Ладно, ладно, уговорили…
Гонец, или как у нас говорят, конь, наконец, ступил на тропу. Проходя мимо «дядьки», спросил:
— Не в курсе, что там сегодня дают?
Тот обиженно отвернулся, пронося мимо него мокрую фуфайку с водой.
— «Рубин», — сказал я. — Крепость пятнадцать градусов. По девяносто восемь копеек.
Сашка застыл на месте. Пользуясь случаем, главный редактор сунул в его карман заранее приготовленный рубль:
— На! Хоть хлеба купи…
«Конь», кстати, у нас расшифровывался, как «курьер особого назначения». А мягкий знак на конце, чтоб копыта не цокотели. Так вот, не успели эти копыта доцокотеть до соседней улицы, гляжу, а навстречу Витёк. Как положено, форма раз: майка, трусы, босиком. На морде ничего нового. Ни синяков, ни кровоподтёков. Только рука выше левого локтя перевязана вкруговую, как у капитана футбольной команды. Увидев автобус с надписью «Пресса», меня, незнакомых людей, он наверно подумал, что зря мне вчера не поверил, и что с недавнего времени в спорах со мной ему перестало везти.
Все вообще-то смотрели на Киричека, но Витьку показалось, что на него. Смутившись, он сел на корточки у переката с другой стороны мостика и принялся мыть руки.
— Это мой лучший друг, — шепнул я Ивану Кирилловичу. — Живёт здесь недалеко, за углом. Если никто не против, давайте его возьмём с собой в Краснодар?
— В таком виде? — засомневался тот.
Уловив знакомую слабину, я поднажал:
— А что? Я дам ему этот костюм и рубашку, а за сандалиями с носками Витька сейчас сбегает сам.
— Он наденет, ты с чем останешься? Как будешь читать стихи перед Львом Кассилем?
— Вот честное слово, у меня есть другой костюм, специально для сцены, — напоследок атаковал я, уже чувствуя, что победил. — Сейчас принесу, покажу. Там рубашка с галстуком-бабочкой…
— Погоди, — главный редактор перевёл на меня смеющиеся глаза, — что мы с тобой спорим? Этот твой Витька, сам-то захочет поехать в такую даль?
— А куда он с подводной лодки?
Иван Кириллович прыснул, а я… не то чтобы закричал, просто повысил голос:
— Вить!
— Чё?
— В Краснодар с нами поедешь?
— А можно?
— Ну, дуй тогда за сандалиями, да носки без дырок возьми!
Сдулся редактор Клочко, как это и было всегда. Вернёшься в его кабинет после месячного запоя, глаза стыдно поднять. А он:
— К Макароновне за расчётом! (Это Галина Макаровна, наш бухгалтер, кадровик и кассир в едином лице).
— Иван Кириллович…
— Что? Я восемьдесят лет работаю Иваном Кирилловичем…
И начинает рассказывать всё, что он про меня думает.
Заканчивал всегда так:
— Вот тебе, Саша, последнее, сто двадцать восьмое, китайское предупреждение. Вчера прилетала депутат Государственной Думы Горячева. Встречали в нашем аэропорту. Надо сделать коротенький репортаж, как будто бы ты там присутствовал, и, если получится, интервью.
— Когда принести?
— Вчера! Чтоб к вечеру на этом столе!
Не смог он меня
