Куда оно всё потом подевалось? Иду как-то с шабашки по его улице, смотрю: выскакивает мой друг из калитки — и убегать. За ним вся семья. Догнали на перекрёстке, свалили на землю, держат за руки, за ноги. А у него припадок. Что-то наподобие эпилепсии. Слышу, Витькин отец кричит:

— Вить, Вить, есть у меня диколон, будешь?

Гляжу, затих. Кодовое слово услышал. Только руки ходят как поршни, кулак к кулаку и глаза на закате.

Как тут мимо пройти, если я тогда и сам выпивал? Деньги, тем более, есть. И остался я у Григорьевых до утра. Посмотрел изнутри на их праздничный день. И нисколько о том не жалею. Первый раз выпил со старым другом по-настоящему: с беседой, под сигарету. Он ведь раньше как? — «Ты мне налей стакан, я жахну и пойду по делам». А куда ж ты сейчас убежишь, если я в твоём доме?

Праздник, кстати, получился не из-за меня. Тётя Маша в обед сходила за пенсией, часть денег потратила на продукты. Витька как маленький встречал её у калитки, заглядывал в сумку, с восторгом кричал: «Ушки! Ушки!» Да и потом часто отрывался от стопаря, бегал на кухню, чтоб проследить за процессом готовки. Даже мне интересно стало. Что ж там, думаю, за эксклюзив? Глянул потом, а это свиные уши: вода, соль, да сплошные хрящи. Я их терпеть не могу.

Тётя Маша меня угощает: спасибо, мол, что не забыл друга. За столом натуральный хруст: кроме меня семь ртов. Взрослые ладно, а дети? Стыдно их объедать.

Не обошлось и без ложки дёгтя. Перед сном раздевался, штука одной бумажкой в кармане была. Наутро пропала вместе с Петром. Не смертельно. Знал, на что шёл…

— Ну чё? — Григорьев вынырнул из-за спины и хлопнул меня по горбу так неожиданно, что я поневоле вздрогнул. — Ага, саечка за испуг! Куда идём, на вокзал?

Вот, блин, простой! Будто это не он строил из себя кисейную барышню. Хотел я на него Полкана спустить, да не стал. Память о прошлом не разрешила. Дёрнул плечом на его манер и почесал по прямой, вернее, по новому тротуару. С момента, когда мы здесь с мамкою проходили, работяги уже на пару кварталов продвинулись. Оно и понятно, технология упрощённая. Вместо бордюров они используют некондиционную плитку. Воткнули в траншеи с обеих сторон, трамбовкой прошлись — и никакого тебе раствора.

Скучно, мы шли. Молча, без привычного огонька. Только один раз Витёк попросил надавить на рычаг водонапорной колонки. Он как у нас на железке, настолько тугой, что и взрослому одной левой не удержать. Напились по очереди, но больше обрызгались.

На привокзальной площади было подозрительно пусто. Никто не играл в козла, не сидел в засаде, не ходил патрулём. А надо бы. В магазин только-только свежий хлеб подвезли. Наверное, местные пацаны что-то другое задумали. Чешем дальше вдоль насыпи — а вот и они, в полном составе. На наш край забрели. Стоят на краю платформы, где изредка разгружают пассажирские контейнеры с багажом.

Витёк грешным делом хотел под состав нырнуть, но вовремя сообразил, что мы в большинстве. А народу кругом! Вся, считай, Железнодорожная улица от мала и до велика. Петька Григорьев, Кытя, Девятка, Джакып, Витька Погребняков — это только те, на ком остановились глаза.

— Наши рУлят, — сказал я.

— Чё-ё⁈ — как обычно, не понял Витёк и поправил меня, — Отец говорит, рулЯт.

Но смысл уловил правильно: буром попёр на вражий редут и разрезал его ровно посередине. Я за ним.

Пацаны удивились, но нас вежливо пропустили. Территория то не их! Они, если разобраться, ни сном, ни духом, кто мы вообще такие. Видели один раз, когда гнались, и то со спины. А тот самый снайпер, что из рогатки стрелял, он, им ни слова не говоря, куда-то слинял. Кому и что предъявлять?

Сверху смотрю, со стороны нашей школы тоже подтягиваются знакомые кореша. Среди них одноклассники: Напрей, Босяра, мой будущий кум. Вечную лужу уже миновали. К нам сейчас подойдут.

Что, думаю, за дела? Оглянулся, а рядом с платформой стоит вагон-клуб. Афиша в окне: «Маленький беглец» с Никулиным в главной роли. И сам бы ещё разок посмотрел. Где ещё крутят кино за пятнадцать копеек? Разве что в «Родине», на утреннем детском сеансе?

Уличные мальчишки лучше акул чувствуют кровь. Ещё ничего нет, они взволновались, заходили кругами. Видно ведь по нашему поведению — имеем претензию. Потенциальные жертвы, наоборот, притихли и поскучнели.

— Ну чё, пацаны, — вкрадчивым тоном спросил Витёк, — где тот шушлайка, что по мне из рогатки стрелял?

Те в отказ:

— Не знаем такого.

— Как, — говорю, — не знаете, если из-за него вы нас сегодня на вокзале отлавливали, а в субботу перед обедом гнали толпой до самого магазина?

Они тык да мык, а Юрка Напрей:

— Все вы сироты, когда вас ловишь по одному!

И самого здорового под дых головой хрясь! Со мной когда-то не прокатило, а тут за милую душу: бедняга сразу сомлел. Витька клешнями взмахнул, кому-то попал по сопатке, Босяра прошёлся по вражьим зубам короткою серией. Я тоже кулаки расчехлил, нашёл бесхозную рожу: ну щас!

Вдруг слышу: «Стоять!!!» Кто-то меня за шкирятник схватил. Думал дружинники, а то взрослые пацаны с нашей, той и другой ещё стороны. Им делить? Отходили кодлами край на край, теперь вместе учатся в ДОСААФе. По осени в армию. Может статься, в одной части будут служить. Растащили побоище, подсрачников надавали, учинили допрос: по какому поводу кипишуем?

Пострадавшая сторона на нас с Витькой Григорьевым в один голос пальцами тычет: мол, стояли у всех на виду, словом никого не задели и тут «эти малахольные налетели как петухи».

Хотел я за петуха по башке кое-кому настучать, да старшие не позволили. По кайфу им во взрослых играть. Тем более, тема не стоит выеденного яйца: пацанята повздорили. Вот если б они бабу не поделили, и нас бы поставили под ружьё.