когда была значительно моложе. Раньше она наблюдала за другими женщинами и замечала, как легко у них образуются дружеские отношения. А вокруг нее был как будто какой-то невидимый барьер, который невозможно преодолеть. Был какой-то простой прием, который ей не давался. Она никогда не получала от людей того, что ей нужно, и иногда думала, что они как будто осторожно отворачиваются от нее и обращаются к другим, и тогда ей хотелось схватить их за шиворот и спросить: «Чего же я вам не даю? Скажите мне, и я дам». Она так старалась, а люди не всегда были ей за это благодарны.

Но не Катрина. Фиона думала, что наконец-то освоила нужный прием, в чем бы он ни заключался. Казалось, что это так просто. Но, конечно же, долго это продолжаться не могло. У Катрины была своя семья, муж, о котором надо заботиться, и, как только она освоилась, разумеется, ее внимание снова сосредоточилось на доме. Разводной мост поднимался так медленно и аккуратно, что Фиона почти ничего не замечала, пока Катрина полностью от нее не отгородилась. Фиона заходила к ней все реже и ненадолго — зачастую Катрины не было дома, а если и была, то Фиона понимала, что пришла не вовремя. Сама Катрина тоже перестала к ней ходить. Они оставались подругами (во всяком случае, так думала Фиона), но близкими быть перестали, особенно к тому времени, когда мальчики Катрины пошли в школу. Катрина была не тем человеком, у которого могут быть близкие друзья: муж и дети были для нее на первом месте. Ей не нужно было выгладывать из дома, чтобы чувствовать удовлетворение. Тем не менее Фиона иногда не могла избавиться от ощущения, как будто ее… использовали — вот подходящее слово. Ей казалось, что ее использовали.

И все-таки это были хорошие соседи, Катрина и Джон. С ними можно было приятно провести вечер. Особенно Джон старался помочь и проявить доброту. Он был на все готов (каким он был заботливым, когда у них сломалась машина). По правде сказать, Фиона могла бы признаться, что относится к Джону лучше, чем к Катрине.

— Фи, у тебя там все в порядке? — позвал ее Гэвин.

— Да, — отозвалась она. Скоро придется спуститься вниз с охапкой белья, а то он придет проверять, а она чувствовала, что этого не вынесет.

Сейчас она пойдет. Но пока что она продолжала смотреть на дождь за окном. Непогода была очень близко, как обычно. Томми был так похож на отца, но если в нем и была холодность, как показалось Фионе, то это как раз от матери.

2

Когда Том проснулся на следующее утро, Малькольма не было дома. Это был тринадцатый или четырнадцатый день его пребывания на острове — он сбился со счета. Во время завтрака он читал книгу про викингов, найденную на полке у Малькольма. Книга была большого формата с цветными иллюстрациями, и Том долго разглядывал главу про набеги викингов на Айону, про жестокое убийство монахов и украденные сокровища. Он не прочь бы снова съездить на Айону. Его туда возили в детстве.

Он поднялся к себе и включил телефон. От волнения у него заболел живот, но откладывать больше было невозможно. Нельзя быть таким трусом.

Кэролайн подняла трубку после третьего гудка.

— Том, ты где? — спросила она.

— Все еще на острове.

— С дядей?

— Да. — Последовала долгая пауза. Том понял, что ему нужно было заранее продумать этот разговор. — Как поживаешь?

— Так себе, разумеется.

— Извини. Это я все испортил.

— Да. — Они помолчали, потом Кэролайн добавила: — Ты точно не вернешься? Не в Лондон. Ко мне.

— Да.

— И зачем я спросила, — голос ее звучал слабо. — Я и так это знала. Ты тогда выразился вполне определенно.

— Извини, — повторил он. — Ты этого не заслужила. — Какое бессмысленное, пустое выражение.

Кэролайн была, очевидно, того же мнения. Она взорвалась:

— Ты думаешь, мне легко было? Две недели гадать, все ли с тобой в порядке.

— Извини.

— Прекрати это говорить. Мне от этого не легче. Снова повисла тишина. Том не знал, что еще сказать.

— Так что же теперь? — наконец промолвила Кэролайн. — Все кончено?

— Да.

— Как бы я хотела никогда тебя не встретить. Как бы я хотела вернуться в прошлое и сделать так, чтобы этого не произошло.

— Да, это было бы лучше всего, — ответил Том. Они встретились на вечеринке. В комнате было полно народу. Он мог легко оказаться в другом углу.

— Хуже всего то, — продолжала Кэролайн, — что я всегда буду за тебя беспокоиться. Даже когда я на тебя злилась, все равно беспокоилась. Так что, наверное, я буду за тебя беспокоиться всю жизнь.

— Не надо, — попросил Том. — Пожалуйста, не делай этого. — Он хотел сказать это извиняющимся голосом, но теперь подумал, что это прозвучало грубовато.

— Тогда не буду, — ответила Кэролайн.

— И вот еще что. — Теперь Том мог только констатировать факт. — Я должен был по-другому себя вести. Я так плохо с тобой обращался. Как будто я…

— Как будто что? Ненавидел меня? — Кэролайн остановилась, шмыгнула носом и произнесла: — Нет. Это ты себя всегда ненавидел.

Том молчал.

— Я переживу это, я знаю, — сказала Кэролайн. — В конечном счете.

Он оценил ее храбрость и был ею тронут.

— Ты выйдешь замуж. За кого-нибудь, кто намного лучше меня.

— Надеюсь, что так. — И добавила неожиданно бодро: — Я упакую твои вещи. Куда их отослать?

— Я… Я еще не знаю. Я тебе сообщу.

— Хорошо.

Том задумался, вспоминая ее тепло в своих объятиях. Какой она смешной была, какой доброй.

— Знаешь что, Кэз… — начал он, но не мог продолжить.

— Что?

Том искал нужные слова, но их не было.

Последовала долгая пауза, после которой Кэролайн сказала со значением:

— Береги себя.

— И ты. Тоже… береги себя.

На этом все было кончено. Том выключил телефон и аккуратно положил его на тумбочку. Как сильно можно устать просто оттого, чтобы оставаться в живых, день за днем, год за годом. По крайней мере, Кэролайн теперь свободна.

Он спустился на кухню, чтобы приготовить себе сэндвич на ланч, но понял, что есть не может. И тут на него опять нашло это возбуждение, похожее на ярость. Понимая, что ему нужно двигаться, он надел куртку и ботинки и вышел на улицу.

Воздух был свежим, а ветер холодным. Том понял, что ноги несут его по дороге на север, как будто он идет с Никки смотреть тюленей. По обеим сторонам простиралась грубая пустошь, холмистая и неровная, со