короной на другие? Вам известно, что корона пала, и она может только вызывать раздражение у матросов?». Адмирал и в этой непростой обстановке счел возможным ответить: «Я сниму их только тогда, когда законная власть мне прикажет»[515].

Требование удаления вензелей также подтверждало сохранение почетного статуса самих погон в глазах части сторонников революции. Отставной генерал В. Г. Глазов записал в своем дневнике 3 марта: «Говорят, что на улицах полный порядок, но солдаты с публикой уничтожают все, где имеется шифр И[мператора] Николая»[516]. Впрочем, порой офицеры явно преувеличивали опасность и действовали с опережением, избавляясь от опасных символов «старого режима»: командующий железнодорожным полком в Ставке генерал С.А. Цабель явился на построение без вензелей, хотя нижние чины его части в то время еще их сохранили. П.Н. Врангель даже утверждал впоследствии, что он постоянно ходил пешком по улицам Петрограда в своей генеральской форме с вензелями наследника и за все время не имел ни одного столкновения, не без презрения отзывался он об опасливых генералах и офицерах. Однако борьба с вензелями все же имела место, что отражалось на дисциплине в армии. В такой обстановке 8 марта Верховный главнокомандующий генерал М.В. Алексеев разрешил снять вензеля и аксельбанты. А 22 марта приказом военного ведомства 12-й Гренадерский Астраханский императора Александра III полк был переименован в 12-й Гренадерский Астраханский, вензельная шифровка на погонах заменялась литерой «А». Наконец, 4 апреля военный и морской министр А.И. Гучков отдал приказ № 181 по военному ведомству об удалении накладных вензелей Николая II с погон шефских частей и подразделений. В тот же день был отдан и приказ № 182 — об удалении вензелей бывшего императора с эфесов вновь производимого холодного оружия. В некоторых частях эти преобразования вызывали конфликты: офицеры, а порой и солдаты, не хотели отказываться от привычной традиционной формы своих полков[517].

Особенно болезненно воспринимали изменение своих погон учащиеся ряда военных учебных заведений, хотя именно они из-за своей формы становились порой объектом атак революционной толпы. Питомец элитарного Пажеского корпуса, отказавшийся снять вензель с погон, был даже сброшен в канал и утонул. Его соученик вспоминал: «Через неделю нам всем было велено снять с эполет золотую царскую монограмму „Н II“. Я как можно дольше уклонялся от выполнения этого распоряжения и не из какой-то особой верности Государю, а по эстетическим соображениям. Возможно, стоит добавить, что многие из мальчиков настолько отождествляли себя с монархией, что расставание с эполетами казалось им чуть ли не предательством»[518].

Погоны создавали возможность для небольших политических демонстраций самого разного толка: их обладатели «украшали» знаки принадлежности к вооруженным силам России, демонстрируя свои взгляды. Воспитанники Псковского кадетского корпуса демонстрировали верность монархии, продевая белые платки под погоны[519]. Некоторые же солдаты и даже офицеры украинского происхождения украшали свои знаки различия желто-голубыми лентами. И это происходило не только на территории малороссийских губерний. Начальник сухопутных войск, подчиненных командующему флотом Балтийского моря, инспектировавший артиллерийские позиции Свеаборгской крепости 5 и 7 августа, был поражен видом капитана, имевшего на левом погоне ленточку украинских национальных цветов. В своем приказе он специально отмечал этот случай как совершенно недопустимый[520]. В то же время многие военнослужащие «революционизировали» свои погоны — прикалывали к ним красные банты, обшивали красной материей (первое время многие офицеры с большим или меньшим успехом пытались бороться с этой революционной модой, распространявшейся среди их подчиненных). Даже чины московского жандармского дивизиона, приспосабливаясь к революционной действительности, обвязали вокруг своих погон огромные красные банты[521]. Некий же представитель революционного Кронштадта даже явился в штаб Балтийского флота, одетый в офицерскую тужурку с нашитыми на рукавах (сбоку, а не на плечах) адмиральскими золотыми погонами. Тем самым подчеркивался его высокий и, вместе с тем, протестный, революционный статус. Экзотический костюм инсургента дополняли треуголка и офицерская сабля[522].

Появлялись и новые образцы погон и других знаков различия, в которых использовалась революционная символика. Военнослужащие создававшихся в 1917 году ударных частей носили на рукаве черно-красный шеврон. В приказе Верховного главнокомандующего генерала А.А. Брусилова эта символика объяснялась так: «Красный… символ борьбы за свободу… черный… указание на нежелание жить, если погибнет Россия». Черно-красная тесьма нашивалась на белые погоны 1-го женского батальона. Погоны таких же цветов стали знаком различия солдат и офицеров Корниловского ударного отряда, а затем сочетание черного и красного цветов стало символом корниловцев в годы Гражданской войны[523]. Революционная символика повлияла на форму элитных частей российской армии, а затем и на форму Белого движения.

Но то же цветовое сочетание использовалось и иными политическими силами. Еще 9 апреля на заседании Совета депутатов армии, флота и рабочих Свеаборгского порта обсуждался вопрос о создании «национальной Красной гвардии», подчиненной исключительно Исполнительному комитету Совета. Предполагалось, что военнослужащие этого сводного отряда будут иметь форму своих частей с погонами красного цвета, на которые наносился бы черным трафарет «К. Г.». Впрочем, предложение о введении особых новых погон было после прений отвергнуто[524]. Однако сам факт того, что в Гельсингфорсе, ставшем вскоре одним из центров «погонной революции», на заседании Совета был поставлен вопрос о введении новых погон, весьма показателен: эти знаки различия не считались в то время явным символом монархии. Интересно также, что инициаторы предложения считали Совет вправе ввести новые наплечные знаки различия. Показательно, что они, подобно создателям ударных частей, использовали красный и черный цвета.

Через некоторое время погоны вообще, а офицерские погоны в особенности, стали восприниматься многими как символ старого режима, подлежащий немедленному уничтожению. Погоны не соответствовали символическому осмыслению переворота, борьбу с ними стимулировал и эгалитарный дух «Приказа № 1», отменившего отдание чести вне службы. Но и без данного приказа солдаты и матросы переставали порой приветствовать старших по званию — именно так, по их мнению, и следовало вести себя в условиях революции. Например, в Севастополе уже 2 марта многие военнослужащие не отдавали честь, однако после проведения парада в честь революции (см. главу I) там вновь на некоторое время вернулись к приветствию старших по званию[525]. Вопрос об обязательном приветствии был необычайно важен и для солдат, и для офицеров, и также провоцировал многочисленные конфликты. Исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов настаивал на отмене отдания чести[526]. Отмену отдания чести солдаты Петроградского гарнизона считали важным завоеванием революции. В своих резолюциях они требовали распространения этого положения на всю армию. Во многих частях русской армии и флота бывшие нижние чины повели свою борьбу с