своей резолюции от 7 сентября требовали «разгона Георгиевских кавалеров и разоружения их, так как главный союз кавалеров остался на стороне Корнилова», а команда миноносца «Дерзкий» призывала «немедленно упразднить союз заблудших георгиевских кавалеров»[490]. Резолюций такого рода в это время принималось немало.

При подобном негативном отношении к орденам возложение Керенским Георгиевского креста на могилу лейтенанта Шмидта в Севастополе воспринималось частью моряков как кощунство, как оскорбление памяти борцов за свободу: «…Тайно посещает могилу и вместо венка возлагает царские кресты, которые выдавались палачам Шмидта в 1905 году». В мемуарах же участников событий действия Керенского описывались также и как недостойное подражание традициям «старого режима»: «…По примеру царей, он возложил Георгиевский крест на могилу лейтенанта Шмидта»[491]. Если людей консервативных убеждений оскорбляло посмертное награждение революционера боевой наградой, то носителей революционной традиции, примыкавших к разным политическим партиям, коробило присвоение «старорежимной» награды герою восстания. В отношении к этому эпизоду проявилось отрицание тактики политического компромисса, предлагавшейся Керенским. Сочетание старой и новой символических систем, предлагавшееся им, воспринималось как недопустимая эклектика людьми разных политических взглядов.

По-видимому, движение за отказ от наград на флоте усилилось осенью, особенно сильно это проявлялось на Балтике. Матросы тех соединений, которые еще недавно гордились своими наградами, стали отказываться от орденов и медалей. Хорошо информированный капитан 1-го ранга И.И. Ренгартен 13 октября сделал запись в своем дневнике: «На миноносцах минной дивизии, где после операции была просьба увеличить общее число представлений к наградам, теперь идет движение в пользу отказа от наград»[492].

Между тем награждения боевыми орденами и медалями продолжались и после прихода большевиков к власти. Так, 3 ноября, приказом по Балтийскому флоту № 335 за мужество и храбрость, проявленные в боях за остров Моон с 1 по 6 октября, двое офицеров Ревельского батальона смерти были награждены орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость»[493].

Требования матросов о ликвидации «старорежимной» наградной системы первоначально лишь отчасти были выполнены большевиками. Так, 10 ноября 1917 г. был принят декрет Всероссийского Центрального Исполнительного комитета и Совета народных комиссаров «Об уничтожении сословий и гражданских чинов», упразднявший все существовавшие ордена и медали. Однако, как ни странно, награждения производились и в последующие дни. Так, 22 ноября вышел приказ по морскому ведомству, подписанный Ф.Ф. Раскольниковым (Ильиным), комиссаром Морского генерального штаба, которым утверждалось пожалование орденами группы морских офицеров. Только 28 ноября Морская коллегия постановила впредь до выработки новых положений о прохождении службы офицерских и воинских чинов флота и морского ведомства всякие производства и награды временно приостановить[494]. Лишь затем отмена орденов и медалей была распространена и на армию (очевидно, что для моряков вопрос о наградах представлял более острую политическую проблему, поэтому в морском ведомстве он решался ранее). Военно-революционный комитет при Ставке Верховного главнокомандующего 30 ноября принял «Положение о демократизации армии». Один из пунктов этого документа гласил: «Офицерские и классные чины, звания и ордена упраздняются и впредь выдача орденов не разрешается, ношение орденов отменяется, кроме Георгиевских крестов и медалей, которые носить разрешается»[495].

Однако некоторые местные органы власти интерпретировали данный документ по-своему. Так, военный отдел Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии 4 декабря направил директиву всем Советам, комитетам, штабам, учреждениям и управлениям. На основании постановления Военно-революционного комитета Ставки он доводил до сведения всех воинских чинов и войск Финляндии, что с этого числа упраздняются все наплечные и другие знаки отличия и ордена[496]. Как видим, в данном случае никаких исключений не делалось и для Георгиевских крестов и медалей. Возможно, это объясняется тем, что матросы Балтийского флота и ранее выступали за полное отрицание старой наградной системы. Наконец, Народный комиссариат имуществ республики принял постановление, опубликованное 9 января 1918, которым упразднялся Капитул орденов, существовавший до революции при Министерстве императорского двора[497].

Очевидно, среди большевиков и их союзников первоначально не существовало единого мнения в отношении традиционной системы наград, партийная пресса не была инициатором соответствующей кампании. Можно предположить, что некоторые сторонники Октября считали возможным частично использовать некоторые ордена и медали и при новом строе. Однако окончательный выбор все же был сделан в пользу отрицания старой системы наград. Движение за полную ликвидацию орденов и медалей, инициированное неизвестными активистами Балтийского флота, увенчалось успехом.

Ордена старой России получили новую жизнь на территориях, контролируемых белыми. Хотя часть генералов полагала, что за подвиги в Гражданской войне неэтично награждать боевыми орденами, на практике имели место награждения даже Георгиевскими орденами и медалями. А командование Северо-Западной армии награждало старыми российскими наградами английских и американских офицеров[498]. Старые награды, в том числе и Георгиевские кресты, использовало и военное министерство Грузинской республики[499].

Революция сразу же повлияла на внешний вид солдат и моряков. Так, матросы принимавшие участие в революционном движении в Гельсингфорсе и Кронштадте, либо меняли ленточки на своих бескозырках, либо вовсе снимали их[500]. Тем самым они, по-видимому, хотели избежать возможных преследований за свои действия в случае поражения революции.

После переворота облик военнослужащих поменялся, они получили значительно больше возможностей для изменения своей внешности. Так, приказ № 31 командующего флотом Балтийского моря от 14 марта гласил: «Впредь до выработки устава внутренней службы разрешаю офицерам, матросам и солдатам вверенной мне флотилии брить усы и носить волосы по своему усмотрению»[501]. Однако с уверенностью можно предположить, что этот приказ уже фиксировал новую послереволюционную реальность, а в других соединениях солдаты и матросы стали менять свои прически, не дожидаясь никаких приказов.

Революция сразу же отразилась и на форменном платье. Придворные лакеи, прислуживавшие теперь членам Временного правительства в Зимнем дворце, были лишены блестящих ливрей и облачались в серые куртки без гербовых пуговиц. Капельдинеры Мариинского театра также сняли свои ливреи и выходили на работу в простых пиджаках с белыми повязками на левом рукаве[502].

Студенты Горного института постановили снять со своих форменных тужурок металлические наплечные знаки и отправить их «на нужды обороны»[503]. Изменился и облик служащих государственных учреждений, и уж совсем не походили на петербургских чиновников служащие новых министерств, созданных после Февраля. Корреспондент одной иностранной газеты, проходивший по Невскому проспекту в пять часов дня, не мог первоначально объяснить одновременное появление на улице большого числа небрежно одетых молодых людей с портфелями. Лишь через некоторое время он сообразил, что это «новые чиновники», возвращающиеся домой со службы. Однако все же серьезный конфликт разгорелся, когда известный социал-демократ Н.Д. Соколов, назначенный сенатором, отказался надеть мундир с «эмблемами рабства» — речь