превращает ребенка в суррогатного партнера, но не совращает его. Большинство жертв эмоционального инцеста, продолжал он под полным ужаса взглядом Джо, не осознают эту динамику. Их страдания остаются непризнанными, поскольку над ними не совершалось физическое насилие. Если жертвы сексуального инцеста чувствуют, что над ними надругались, то жертвы психологического инцеста чувствуют себя польщенными. Особенными. Однако психологически насильственные отношения с родителем представляют собой пагубную, смертоносную ловушку. Джо закрыл уши ладонями, но Шандор знал, что тот его слышит. Соблазнение происходит подспудно. Чувство поруганности огромно, но тщательно вытеснено. А под маской привилегий прячутся чувство вины, стыд и ярость.

– Вот, значит, как обстоит дело. – Джо выпил стакан до дна, опрокинув в себя воду, словно надеялся затушить какой-то внутренний пожар, и вытер губы. – Это мерзко. Извините, но это мерзко.

Разумеется, объяснения не дошли. В первый раз так чаще всего и бывает. Пациент слышит только слово «инцест». Остальное превращается в белый шум.

– Мне важно подчеркнуть, – сказал Шандор, – что в большинстве случаев – и, насколько я понимаю, в том числе в вашем, – родитель действует исключительно из лучших побуждений в отношении своего ребенка.

– Это грязное слово, – сказал Джо, словно Шандор его обозвал.

– Да, – согласился Шандор, – слово действительно очень тревожащее. И его употребление в данном контексте указывает на серьезные, далеко идущие последствия детско-родительских отношений. При этом оно не подразумевает недопустимого полового поведения. Ни родитель, ни ребенок не испытывают друг к другу сознательного сексуального влечения. – На данном этапе ни к чему указывать, что, несмотря на все вышесказанное, отношения могут быть чувственными и греховными. – Определяющим критерием выступает то, что отношения между родителем и ребенком, пусть и непреднамеренно, служат потребностям родителя, а не ребенка.

– Она с меня пылинки сдувала, – покачал головой Джо.

– Судя по тому, что вы мне рассказали, она на вас полагалась. Опиралась на вас.

– Ну и что? Это не преступление.

– В здоровых детско-родительских отношениях родительская любовь освобождает, питает, стимулирует. Когда родитель, движимый одиночеством, душевной пустотой или проблемами в браке, превращает ребенка в суррогатного партнера, его любовь угнетает и подавляет. Душит… – Шандор сделал паузу, отметив изменившийся ритм дыхания пациента. – Любопытно, какой из этих двух паттернов звучит для вас более знакомо.

Пациент держится за сказку о своей привилегированной жизни. Но в действительности он пережил большое несчастье – его лишили детства.

Джо сидел, уставившись на стол ар-деко. На окне зажужжала муха, и он повернулся посмотреть. Шандор ждал. Настал переломный момент в их работе. Пациент увяз в зыбучих песках иллюзий и самобичевания, и задача Шандора – помочь ему выбраться. Однако пациент должен сам этого захотеть.

Джо снова взглянул на Шандора и пожал плечами. Шандор подавил желание объяснить подробнее, уговорить. Навязать. Работа должна быть сделана сообща или никак. Вот в чем разница – важнейшая разница – между его работой и работой Роберта. Между психотерапией и психиатрией.

– По крайней мере, ей было не все равно, – сказал Джо наконец.

– Да.

– В отличие от моего отца. Нил… – Муха трижды ударилась об оконное стекло: бззз-бззз-бззз – три маленьких электрошока. – Ему было плевать. Он притаскивал своих подружек, когда должен был присматривать за мной. Не мог провести без них ни одни треклятые выходные… По мере того как я взрослел, они становились все моложе и моложе. Когда мне стукнуло пятнадцать, я уже думал: «Черт возьми, следующая будет в школьной форме». А потом он свалил на север. – Джо снова отвел взгляд, жуя губу.

– Он вас бросил. Во второй раз.

Такова легкодоступная правда. Отец ушел. Более болезненную правду сложно признать и еще сложнее принять.

– Я всегда думал: «Я никогда не стану таким, как он. Я влюблюсь, остепенюсь. Женюсь. Заведу детей»… – В глазах Джо стояли слезы. – «Буду верным». – Джо рассмеялся. – «Стану хорошим отцом».

Коробка салфеток была пуста. Шандор подошел к столу орехового дерева и принялся выдвигать ящики. Салфеток не оказалось и там.

Джо вытер лицо рукавом и шмыгнул носом.

– О боже, – сказал он. – Простите. Что-то я совсем утонул в жалости к себе.

– Обычно у меня есть салфетки.

Сколько салфеток раздал на протяжении своей карьеры Роберт? Вполне возможно, что ни одной.

Шандор вернулся к своему стулу. Когда он садился, у него хрустнуло колено.

– О боже, – повторил Джо. Муха зажужжала, и он дернулся как ужаленный. – Это сводит меня с ума.

– Это очень тяжело. Но мы не обретем свободу, пока не научимся ясно видеть свое прошлое. И процесс может оказаться весьма болезненным.

– Я про муху! Муха сводит меня с ума. – Джо вскочил, подбежал к окну и начал сражаться с оконным замком.

– Ключ в маленьком зеленом горшке на подоконнике.

– Улетела. – Джо бережно закрыл окно, положил ключ обратно в горшок и вернулся на диван. – Даже если это правда, – сказал он, – что это значит? – Его веки покраснели, но глаза оставались сухими. Уплощенный аффект, как сказал бы психолог, а проще – слабость эмоциональных реакций. У него не осталось сил спорить.

– Не все жертвы скрытого инцеста становятся сексоголиками, и не все сексоголики состояли в дисфункциональных отношениях с кем-то из родителей. Но сексуальная зависимость довольно распространена среди тех, кто состоял в подобных отношениях. Аддикция – это попытка сепарации и самоопределения. Примерно понимаете?

Мальчик пожал плечами. Затем кивнул.

– Сможете рассказать, что вы сейчас испытываете?

– Сомневаюсь.

– Ладно. Не торопитесь.

Наконец, монотонным голосом:

– Почему это важно? Разве это имеет отношение к делу?

– Где вы этого набрались? – Шандор сделал паузу. – Кто внушил вам, что ваши чувства не важны?

– Она меня любит. Да, возможно, она бывает деспотичной… чересчур заботливой, но это не ее вина.

– Вопрос вины здесь не стоит. Почти все родители стараются для своих детей, как могут. И иногда их старания приносят вред. Мы не ищем виноватых, а лишь стараемся понять. – Нет ничего вреднее, чем это искаженное представление – превратное мнение, что чрезмерная материнская опека спасла его от гораздо более горькой участи. Каждая порка является негативным событием для ребенка. Но порка для твоего же блага травмирует на всю жизнь.

– Иногда… – сказал Джо, – я чувствую… иногда я чувствую…

– Вы чувствуете?..

Но мальчик был не в состоянии ответить. Шандор подождал еще минуту.

– Насколько ваша мать уважает ваши личные границы? Как бы вы описали проживание с ней в одном доме?

– Не знаю. Отлично. Дом большой.

– Она уважает вашу личную жизнь?

– Конечно. Она за мной не шпионит. Не взламывает мой телефон.

– Она не входит к вам в спальню без стука?

– Ну да, входит.

– Она бы не стала заходить, если бы знала, что вы в туалете?

– Это ведь ее дом.

– То есть?

– Она делает, что хочет.

– А если вы моетесь в душе?..

Мальчик провел руками по лицу. Его широкие плечи поднялись до ушей.

– Да.

– Вы полагаете, что она уважает ваши личные границы?

– Гарри не уважает границы. Она их нарушает. В этом она вся. Такой уж она человек.

– Ясно. А какой человек вы? Вас определяет работа?

– Нет, – с надломом ответил Джо. – Я не знаю.

К счастью, это последний сеанс на сегодня. Шандор устал. Разве одному усталому старику под силу удержать на плечах весь мир?

– Ну а как ваши успехи? Я про самоконтроль. Держите себя в руках?

– К нам подселилась мама Ясмин.

– Вот как? Значит, она живет с…?

– В доме со мной и Гарри. Ясмин тоже большую часть времени проводит у нас.

– И?

– И еще подруга Гарри. Ее зовут Вспышка. В последний раз, когда она у нас гостила, ее арестовали за то, что она приковала себя к статуе в галерее Тейт.

– Я имел в виду, как это сказывается на вашем самоконтроле?

– Я заходил в приложения. Но я не… ничего не было, я не шел до конца, но…

– Значит, эти приложения есть у вас в телефоне? Сколько же их?

– Довольно много.

– Полагаю, вы