трактира, затем мы вышли на улицу. Экипаж с вензелями, запряженный четверкой лошадей, стоял не вблизи трактира, а несколько поодаль, и простой люд с окраин Кивернесса таращился на транспортное средство с любопытством.

Еще один лакей при нашем приближении открыл для меня дверцу экипажа и помог зайти внутрь.

— Садитесь, — сказал Бринмор, и я опустилась на сиденья напротив.

— Ваше Сиятельство, — напряженно проговорила я и опустила в знак почтения голову.

Экипаж тронулся с рывком; капюшон моего плаща от этого «упал» ниже; я откинула его, открыв лицо.

— Я говорил уже, что у меня есть сомнения насчет происхождения вашей подруги, — начал Бринмор. — Я отправил человека в лесное графство, но при всем желании тот не разберется скоро; один только путь займет время. Но это касается лишь происхождения вашей подруги. Другие вопросы этого дела туманны. Отец настоятель кивернесского храма не знает, кто указал на Иннис, но тоже находит ее подозрительной.

— Можно ли допросить жрецов, которые задержали Иннис? — осторожно спросила я.

— Они отвечают, что молва привела их в Тулах.

— Какая странная молва, избирательная. С Иннис колдовала и я, если уж верить в злые чары. Почему не задержали меня?

— Потому что вы никому не переходили дорогу? — предположил Бринмор.

Я громко усмехнулась, и каэр вопросительно приподнял бровь.

— Враги у меня тоже имеются, Ваше Сиятельство.

— Видимо, они не так предприимчивы, как враги вашей подруги. В любом случае, во время разбирательств она неприкосновенна, и никакие из пыток к ней применяться не будут. Принц не одобряет всех этих дикостей, тем более по отношению к женщине. Всерьез разбирать дело о колдовстве – это так по-редландски, — процедил каэр.

— Вы тоже редландский каэр и в вашей власти изменить положение дел, сделать наше герцогство развитым, — поддакнула я.

Бринмор отвел свой задумчивый взгляд; мужчина сидел так прямо и так гордо держался, что мне даже стало совестно за свою неидеальную осанку. Кстати, вот и разница с Фэйднессом – тот двигается плавно, словно перетекает с места на место, в нем есть текучая грация, эмпатия, и, садясь, он разваливается. А Бринмор – холодный и будто статичный; статуя изо льда, незаметно меняющая свое положение в разных декорациях.

— Вам будет позволено поговорить с подругой два часа, и я надеюсь, вы используете это время с пользой, — сказал Бринмор. — Раз вы привлекли меня, до правды я все равно докопаюсь, не сомневайтесь. Но лучше, если ваша подруга сама все расскажет. Хотя бы о том, кто она.

— Разве вы еще не расспросили ее сами?

— Лучше это сделаете вы.

Он прав – так действительно намного лучше. В темноте я не могла отследить, куда мы приехали, но точно не в тот храм, где я бывала; Бринмор велел мне снова накинуть капюшон и провел куда-то в подвалы. Мы спустились по разбитым скользким ступеням – каэр держал меня за руку – и оказались в тюрьме. Нет, все же в темнице, вед это невеселое заведение явно было построены давным-давно: низкие потолки, чадящие факелы, череда камер по одну сторону… Снаружи весна, а тут холодно и сыро.

— Здесь можно околеть, — сказала я зло.

— В подвалах храма еще холоднее.

Я заставила себя больше не возмущаться: и так мне сделали большую поблажку. У последней из камер мы остановились, и нам отперли дверь.

— Два часа, — повторил каэр.

Я смело вошла в камеру, и за мной сразу закрыли дверь; заворочался зловеще ключ в замке, и послышались отдаляющиеся шаги. Я прищурилась; зрение не сразу распознало в темноте фигуру.

— Иннис? — позвала я.

— Астрид?! — выдохнула неверяще подруга.

Судя по звукам, она что-то с себя сбросила, а потом слезла с койки. Полагаю, в этой темноте она видит лучше, чем я – притерпелась за эти дни, а я все еще слепо моргала. Меня обняли теплые руки, прижали к себе.

— Это ты, энхолэш! — прошептала Иннис.

— Я тебя вытащу отсюда, — опрометчиво пообещала я. — Эти идиоты пожалеют, что посмели тебя оклеветать и запереть в этом склепе!

Иннис рассказала, что сначала ее закрыли в подвалах храма, но потом перевели сюда; и здесь, и там ей не оставляли на ночь света и кормили лишь хлебом и водой. Зато хоть днем из узенького проема проникает в камеру свет, и охрана принесла несколько одеял, так что Иннис не замерзает.

Слушая о том, каково ей здесь, я негодовала. Подвал, холод, одиночество, скудная еда… и, хуже всего, неопределенность.

— Они хотят выжать из тебя признание, — сказала я; мой голос вибрировал от эмоций. — И тьму, и холод, и голод используют…

— Я с детства закаленная, не боюсь темноты, а боль, когда она придет… боль я вытерплю. Они не дождутся, чтобы я свое имя очернила, — закончила Иннис.

Она говорила спокойно, так спокойно, что аж страшно.

— Никто тебя не тронет, — повторила я скорее для своего успокоения. — Каэр сразу сказал, что тебя оговорили. Жрецам он разгуляться не даст.

— Каэр, значит, — игриво переспросила Иннис. — Неужели Фэйднесс уже бегает по твоим поручениям? Ай да Астрид, ай да ловкая! Все же покорила красавца.

Я ничего не стала отрицать, но даже в этой темноте подруга почувствовала, что неладно что-то, и протянула:

— Покорила же?

— На самом деле мне другой каэр помогает. Очень неожиданный, граф, — призналась я.

Настала тишина. Затем Иннис выдавила:

— Граф? Конечно, граф… кто еще имеет право решать тулахские дела? — выплюнула она с резкой злобой и поднялась, оттолкнув меня при этом. — Теперь вытащить меня хочет? Прощение выпросить? Передай ему мои проклятья, и пусть тогда уж меня сожгут как ведьму ему на потеху! Он же хотел этого – чтобы меня не было!

— Иннис, — ошарашенно проговорила я и тоже поднялась. — Что ты такое говоришь?

— Нашла к кому прийти, у кого просить помощи! — бросила она с болью и возмущением. — Зачем? Зачем ты это сделала?!

— Я ходила не к Тавеншельду! Мне помогает граф Бринмор!

Она всхлипнула и села обратно на койку.

Я тоже присела к ней снова, взяла за руку. Отталкивать меня в этот раз Иннис не стала, лишь сама крепче меня за руку взяла.

— Я… — хрипло произнесла она. — Прости, Астрид. Я просто…