Шрифт:
Закладка:
Мой путь лежал недалеко – в родную деревню Тейга. Деревня находится в живописном месте – ах, эти зеленые-зеленые поля с отарами миленьких овечек! – и безопасном. Относительная близость к Кивернессу и охраняемый тракт были причинами, по которым я решилась ехать одна. Моя лошадь Лада прекрасно отдохнула за это время в городе и была, как мне кажется, рада поездке.
Из города я выехала вслед за несколькими всадниками на отдалении; их и держалась далее, благо что нам было по пути. В светлое время суток, да еще и весной, тракт был оживлен, и мне не о чем было переживать, хотя некоторые встречные всадники поглядывали на меня заинтересованно. Но никто не поражался, не тыкал в меня пальцем и не восклицал: «О, боги, эта женщина едет одна, без мужчин!»
В принципе, как я могу уже судить, не так уж сильно задвигают в Ренсе женщин. Да, спрос с женщины всегда строже, но в семьях простолюдинов, которые я знаю, подчиняются именно женщине, хозяйке дома. Тот же Рис во всем слушается Иннис, а лавочник Дермид всегда советуется с женой и никогда без ее одобрения решений не принимает. Да и, раз уж на то пошло, даже отец Тейга Васса побаивается свою жену и во многих отношениях охотно передает ей власть.
Вассы… Не хотелось бы снова встретить их – но я и не планирую. Мне нужна коллега Иннис – Рябая Уна. Та самая травница, которая выхаживала меня после самоубийства Астрид.
По моим прикидкам, я добиралась часов шесть. Свернув с тракта на дорогу, ведущую к деревне Вассов, я почувствовала облегчение – наконец, можно будет спешиться и размяться, да и немолодая Лада стала вздыхать утомленно. Майские пейзажи ясного дня были восхитительны: зелень полей, намечающиеся на небе первые краски вечера, чистый, сладкий воздух… И здесь заметно теплее, чем в Тулахе; я даже вспотела, но капюшона все равно не снимала. Дом Уны стоит на околице, и ехать мне через всю деревню – не хотелось бы, чтобы меня запомнили. Конечно же, деревенские отметят, что приехала некая дамочка, и наверняка заинтересуются, но плащ, капюшон и заурядная лошадь играют мне на руку. А еще плюс в том, что любая деревня, стоящая близ тракта, часто встречает самых разных гостей, начиная от торговцев, заканчивая залетными птичками вроде меня…
Не удержавшись, я глянула на дом и хозяйство Вассов, стоящие вдалеке, и с такого расстояния разглядела, как несколько крестьян что-то чинят у самих ворот… Затем я отвернулась и продолжила путь.
Рябая Уна на мою удачу как раз шла к себе домой; поравнявшись с женщиной, я произнесла:
— Доброго дня, уважаемая.
— И вам доброго дня, госпожа, — ответила Уна, оглядев меня.
— Вы травница Уна? Я к вам по щекотливому делу…
Уна кивнула с обыденным видом. Щекотливые дела и странные посетительницы – это часть ее ремесла.
Когда мы уже были в доме, и я сняла плащ, Рябая Уна тут же меня узнала и обрадованно воскликнула:
— Астрид! Вот уж не думала, что еще свидимся… Говорят, тебя заперли в отдаленном храме замаливать грехи.
— Кто говорит, Вассы? — усмехнулась я.
— Кто ж еще? Ты садись, — женщина указала на деревянный круглый стол, расположенный в дальнем углу комнаты. — Приехала все же забрать у Вассов свое? Поздно. Распродали уже все твое приданое. А я и думала: как так, разве можно приданое распродавать? А Пегги только шикала на меня…
— Я не за приданым. Знаешь, никто не запер меня в храме, но жрецы на самом деле занялись мной. Вылечили, как видишь. Теперь я как новенькая.
— Краше, чем прежде. Много краше, — заявила Уна. — Волосы какие отрастила… блестят, как золото …
— Кстати о золоте. — Я достала из кармана золотой ренк – монету, которую Уна вряд ли когда-то видела за всю свою жизнь – и опустила на стол. — Я ни в чем не собираюсь тебя обвинять и тем более не хочу тебе угрожать. Но меня отравили, и я чуть не умерла осенью, как ты помнишь. Если тебе есть, что сказать насчет этого – я слушаю.
Травница нервно почесала свой выдающийся рябой нос, но ее взгляд так и прилип к золотому ренку на столе.
— Так и знала, — прошептала она и сделала обережный жест. — Так и знала…
«Что знала? Что?» – хотелось спросить мне, но я промолчала. И Рябая Уна заговорила снова, быстро, словно торопясь, но довольно тихо:
— Вассы сынка своего единственного всегда баловали, из кожи вон лезли ради него, пыжились вовсю. И в невесты ему богатенькую хотели, или каэрину, чтобы с именем. Когда Тейг привез тебя, жену молодую, Пегги все хвасталась, как им повезло: родичей у тебя нет, кроме старой бабки, а живет бабка в богатой усадьбе, да еще и в Тулахе, как раз где раньше бунтари скрывались и золото свое закапывали.
— Байки, — прокомментировала я.
Действительно, когда Редландию насильно присоединял Ренс, некоторые высокородные бунтовщики объединились против захватчиков и, по слухам, спрятали свои богатства в Тулахском лесу, чтобы они ренцам не достались. Но места, где скрывались якобы бунтовщики, давно уже сто раз прочесаны, и за прошедшие многие десятки лет лес разросся, и шансы найти что-то крайне малы. Барон Даммен как-то даже поведал мне, что в плохие времена и сама Фиона Лорье клады искала. И, естественно, ничего не нашла, потому что клады просто так не теряются.
— Байки или нет, но Пегги при мне с соседкой золото в лесу обсуждала; дескать, уж ее-то сын найдет клад, не пропустит. Ждали они, когда бабка твоя помрет, чтобы усадьбу получить, землю перекопать. Но, видать, не такая уж и богатая усадьба была, да?
— Не такая уж, и никаких кладов, — кивнула я.
— Все равно ж продал он усадьбу и денег выручил. И – фьють! – сразу в город. А в городе деньги-то ой, как быстро улетают… Пегги ворчать стала, что тяжко им сына обеспечивать, одни траты. Жаловалась еще, что обманула их твоя хитрая бабка во всем, а пуще всего – что негодную невесту всучила, которая родить не может. Сказала, что ты все время ревешь после смерти бабки, да и она, Пегги, уже
