я убью вас всех! — Выскочив из пыли, он увидел двоих пиратов со странными белыми глазами и лысой головой. Двигаясь, словно лев на охоте, он бесшумно вылетел из пелены и вонзил меч одному из пиратов прямо в сердце, после чего развернулся и метнул нож ровно в глаз второму убийце. Нож достиг своей цели, полностью погрузившись в голову, а занесенная для удара рука, обмякнув, выронила меч и упала вместе с омертвевшим телом. Подоспевшие на помощь пираты кинулись на Альдима, но познавший вкус ярости войн, казалось, лишь получает удовольствие от вида струящейся из их тел крови. Пируэт за пируэтом он танцевал вокруг мародеров, словно пчела, жаля их смертоносными ударами. Первый из нападавших пал после обнажающего мозг, режущего скальп удара. Второй попрощался с жизнью в попытке застать Альдима врасплох, но сделавший ложный финт влево капитан с легкостью сменил центр тяжести и ушел в противовес, порезав левую ногу нападавшего, а после вонзил меч в шею. Третий и последний участник подмоги хотел убежать, увидев разлетающиеся мозги товарищей по грабежу, но летящий клинок, что находился в голове его друга, в момент оказавшийся в руке капитана, уже стремительно несся ему в спину. Попав ровно в позвоночник, клинок мгновенно парализовал пирата, после чего он, словно продырявленный на лету мяч, безвольно упал на грязный от сажи и пыли мрамор. Альдим медленно подошел к нему, стукая с каждым шагом острым мечом по холодному полу.

— Нет, прошу, — кашляя промолвил пират, — мы не убиваем, это все варгодийцы. Они жестоки, а наша задача — найти документы. Мы не хотели столько смертей. Варгодийцы обезумели. Прошу, не убивайте… — Договорить ему было не суждено: меч Альдима медленно пронзал череп белоглазого пирата в районе вхождения позвонков, причиняя пирату огромную боль.

— Варгодийцы? Это еще кто? Плевать, все вы сдохните, — Альдим провернул меч в голове и отправил мародера в последний путь.

Вдруг из места, в котором он оставил Инкрития, прозвучал новый страдальческий крик Люпуса. — Что такое? — спросил капитан, мгновенно достигнувший обвала.

— Я прижег рану. — Рядом с Инкритием лежал тлеющий факел с запеченными следами крови, извергающий в воздух запах только что пожаренного мяса. Разрубленная конечность Люпуса перестала истекать кровью после наспех осуществленной Инкритием перевязки. Веревка, что тот нашел рядом с обвалом, в этот момент была ничем не хуже привычного санитарам жгута, перетянувшего ногу в районе бедра и надежно прижавшего артерию к кости. — Кровотечение остановлено, но тебе нужен врач, причем срочно. Бактерии попали в рану, и ее нужно срочно дезинфицировать. Я прижег рану и обмотал культю тканью, но этого мало. — Инкритий, руками, испачканными в крови, обхватил Люпуса и помог тому встать. — Давай, Люпус, нужно уходить, не время лежать.

Альдим помог ученому и поставил Люпуса на ногу, смастерив из недавнего рычага походный костыль. — Инкритий, послушай меня, их очень много, гораздо больше, чем я думал. Солдатам нужен капитан, и я больше не могу находиться здесь. Вам осталось пройти совсем немного, и поэтому я должен вас оставить. — Альдим достал свой кинжал из-за пояса и протянул его другу. — Возьми этот клинок, он сделан из огнуса, легкий и прочный, удобный для броска.

— Это ведь…

— Да, это тот самый клинок, что подарила мне Виктория после нашей свадьбы. На нем написано «Разящий виновного». Она сказала, что этот кинжал создан для того, чтобы вершить справедливость.

— Альдим, тут ведь есть клинки, я могу взять один из…

— Возьми этот, он сделан из огнуса, легче и крепче, да и не гоже ученому ходить с пиратским клинком, — улыбаясь, сказал Альдим.

— Спасибо, — Инкритий принял подарок и спрятал его за пояс, после чего пожал руку своему друга и обнял его на прощание, не зная, увидит ли его впредь. — Альдим…прости меня за все, я глупец. Когда Анна вновь заболела, я столько наговорил и с тех пор не извинился.

— Все в порядке, Инкритий, — с улыбкой продолжал Альдим, — настоящий друг всегда разделит боль своего товарища, принимая ее и облегчая его страдания.

— И еще я… — Инкритий замер, не зная как сказать.

— Что?

— Я…возможно, та самая карта с проходом в замок хранилась в тайной канцелярии. И когда я был в «Шельме», один человек искал карты прохода по катакомбам, возможно, чтобы попасть в канцелярию, а там найти карту прохода в крепость. — Инкритий старался говорить уверенно, не побудив рассудок Альдима заподозрить его в наглой лжи.

— Нет, Инкритий, это бред, карты катакомб хранятся у меня. И лишь я и несколько старых глав военного корпуса, что были здесь до меня, знают их наизусть, и, конечно ты, которого я проводил здесь вместе с Эпсилоном десятки раз. Каждому я доверяю, и жизнь отдам за любого из них. Так что не переживай, это бред. Расскажешь об этом подробнее, когда отобьем город. А сейчас мне пора. Что бы сегодня ни случилось, береги себя и семью, — сказал капитан военного корпуса, скрываясь в темном коридоре замка.

Инкритий слегка подтянул к себе опирающегося ему на плечо Люпуса и последовал к выходу. Бледное и измученное лицо его друга напоминало труп, лишаясь своей жизненной энергии. Глаза запали внутрь, а мраморно-белая кожа покрыла слабеющее тело, что так и хотело рухнуть на пол. — Мы выберемся, Люпус! — Инкритий с трудом передвигался, практически полностью взвалив на себя раненого помощника. Проходя мимо пораженных только что пиратов, ученый всмотрелся в светлоглазого и лысоголового пирата, в котором он признал знакомого даронийца. — Малкольм…ты столько раз спасал меня из моря, зачем же ты полез сюда?

— Почему не сказал ему? — прозвучал хриплый и ослабленный голос Люпуса.

Инкритий остановился, понимая, что Люпус все знает: — Ты ведь, конечно, не о нашем путешествии в море, верно?

— Карты, я о них, Инкритий. Те, что ты передал Рамосу, полгода назад.

Инкритий продолжал идти.

— Боюсь, Люпус, как мальчишка, в страхе трясущийся перед признанием в любви, боюсь. Вот только мое чувство — это страх презрения, страх увидеть в его глазах отражение предателя, кем я и являюсь. Я не знал, не знал, что все обернется так. Не знал, что они перережут весь город. — Глаза Инкрития вновь наполнились слезами. — Думал, все обойдется банальным грабежом, а потом я признаю вину и понесу ответственность, но это…это…я не знал.

— Всегда ты так говоришь, Инкритий, — голос Люпуса становился все слабее, но в то же время наполнялся яростными мотивами. — Вечно ты ничего не знал, не понимал, не хотел. Я всю жизнь ходил с тобой в море, смотрел на тебя, как на героя. Считал, что ты — это