— Милосердие — черта, характерная для всех, и каждый понимает ее по-своему. Отнять жизнь у человека для большинства вещь непозволительная, но добить изувеченного на поле боя врага, лишая его длительных мук, агонии и боли в ожидании смерти, есть милосердие. Значит ли это, что и убийца может быть милосердным? А зло во благо? — Рамос оперся плечом на одну из стен и слегка прислонил ухо к щели между досками, на секунду прислушиваясь к звукам, исходящим извне. Рабочие уже начали разгружать ящики на причал, — сделал вывод капитан. — Ты делишь мир на черный и белый, Инкритий, но, к сожалению или к счастью, он многогранен и порой совершенно для нас непонятен.

— Ты сложный человек, Рамос, со своими принципами и идеалами, без зазрения совести зарубивший топором членов моей команды, чего я тебе никогда не прощу. Тем не менее за свое племя ты готов на все, в том числе и на это: ты принял себя, в отличие от меня, за что я, наверное, даже тебя уважаю. — Инкритий продолжал смотреть на подаренные ему пилюли. — Но почему ты позаботился об Анне? Не твои ли мы враги?

Рамос улыбнулся:

— Мы вместе бороздили Буйное море, вместе противостояли морской стихии и левиафану, что хотел сожрать нас на ужин. Команда признала тебя, и ты стал ее частью. Даронийцы запомнят Инкрития Огедая как храброго матроса, не побоявшегося пойти в темные воды, где властвует смерть. Племя — это не люди, с которыми ты растешь, а люди, которым ты доверяешь, — протянув руку Инкритию, сказал Рамос.

Инкритий в ответ пожал руку капитану Армады: — Спасибо! — Затем он развернулся и пошагал к выходу.

— Последний совет: уезжай, Инкритий. Уезжай как можно дальше и не вспоминай о море. Покинь Ландау, чтобы океан больше не терзал твой разум. Забирай семью и уезжай как можно скорее. Армада скоро… — Рамос скривился в лице и тяжело задышал, будто тяготы выбора пытают его душу. — Бери семью и уезжай.

— Я знаю, что армада планирует совершить некое зло в этом городе. Понимаю, что карты хранилищ с золотом и оружейной нужны вам для грабежа. Ответственность, как и судьба, в этой жизни неотвратима, и кто-то ее понесет. Альдим Уоррел, начальник стражи Ландау, — первый человек, на кого падут подозрения, и этого я не допущу. Признать вину и понести наказание — это то, к чему я готов, и то, чего требует моя душа. Наказание за все, что совершил: за трусость, обман и лицемерие в первую очередь перед собой. Анна будет спасена, ну а я…я спасу свою душу.

Рамос вновь тяжело вздохнул: — Ты не понимаешь…

— Не нужно говорить лишнего, Рамос. Не удивлюсь, если Ласкелар узнает и об этом разговоре, но спи спокойно по ночам, зная, что я принял себя, как и судьбу, уготованную мне. — Инкритий вышел из маленькой комнаты в большой трюм корабля, заметно опустевший за время его отсутствия. Матросы усердно выносили лекарства на берег, погружая его в повозки. «Дело сделано, обратной дороги нет», — подумал Инкритий и последовал прочь с причала.

Часть XI: Роковая ночь в Ландау

Инкритий, отпрыгнувший в сторону, спасаясь от каменного обвала, посчитал себя счастливчиком, не угодив под десятки камней, свалившихся с потолка крепости. Узкий проход, связывающий переднюю и заднюю часть замка, обвалился, полностью преградив путь к проходу. Пыль летала повсюду, раздражая оболочку карих глаз ученого. Размахивая рукой перед лицом в попытке раздвинуть неосязаемую пылевую вуаль, он пытался найти своих родных.

— Анна! Эпсилон! Вы меня слышите? Эпсилон, Анна!

— Мы здесь! — прозвучал голос ребенка с другой стороны забаррикадированного прохода.

— Вы живы! С вами все в порядке?

— Со мной все хорошо! — прокричал мальчик. — А вот мама…

— Инкритий, — голос Анны был с трудом различим и звучал очень тихо. — Кажется, у меня сломаны ребра, дышать …очень больно, — после небольшой паузы она добавила, — и нога, кажется, сломана.

— Анна, — голос Альдима послышался совсем близко, и Инкритий увидел старого друга, также чудом избежавшего участи быть раздавленным камнем. — Следуйте к выходу. Нам

здесь не пройти, поэтому попытаемся обойти другим путем. Вам же осталось пройти пару залов, и вы у выхода. Нас не ждите, уходите отсюда. Инкритий, — Альдим подошел ближе, убеждаясь, что друг не пострадал, — Люпусу досталось: его ногу размозжило камнем. Хватай эту палку и иди за мной.

Инкритий схватил упавшую доску, что служила опорой для потолка, после чего последовал за капитаном. Пыль стала рассеиваться, и ученый увидел, а вернее, сначала услышал стонущего от боли и лежащего в луже крови Люпуса, придавленного огромным каменным валуном.

— Я пытался его сдвинуть, но никак. Я перевязал ногу тканью, сорванной с его рукава, чтобы кровь не хлынула, как бурная река, когда мы отодвинем камень. Нужно создать рычаг: суй доску сюда, и мы попробуем сдвинуть валун.

Инкритий и Альдим, воткнув доску под камень, оперли ее на рядом лежащий осколок, создавая рычаг, затем надавили на него массой своих тел.

— Раз, два, взяли! — первая попытка был безуспешно: камень приподнялся на несколько сантиметров, но затем вновь рухнул оземь, причиняя помощнику картографа на корабле адскую боль.

— Убейте меня, прошу, слишком больно! — Люпус кричал от боли, искажая свое лицо в адских мучениях.

Альдим отломал от доски небольшую щепку и сунул страдальцу между зубов: — Держи крепко, — Инкритий, давай еще разок. Раз, два! — Наконец попытка оказалась успешной, валун поддался напору спасателей и откатился в сторону, освобождая своего пленника.

— Нога! — Люпус кричал от боли, лежа в грязной луже крови. — Моя нога! — Камень, убранный с места, обнажил взору раздавленную в лепешку конечность, напоминая червя, что переехали колесом. Большеберцовая кость треснула и раскрошилась на десятки осколков, а окружающие ее мышцы превратились в фарш, словно на лентах, прикрепленных к культе.

— Не смотри, Люпус, — Альдим достал меч и провел им по лежащему на полу факелу, что в мирное время освещал посетителям путь. — Держи его, Инкритий.

Ученый взял своего друга за плечи и посмотрел в его измученные болью глаза:

— Люпус, послушай меня, мы выберемся, слышишь? Обязательно выберемся.

Альдим занес меч и резко рубанул им по изувеченной ноге, отделяя ее от пораженной части.

Истошный крик пронзил, казалось, весь замок. Тело Люпуса, прошедшего бок о бок с Инкритием большинство экспедиций, дергалось в конвульсиях от раздирающей его мучительной боли.

— Тут кто-то есть! — раздалось на общем наречии из пелены пылевой завесы. — Проверим!

— Инкритий, сиди здесь, — Альдим, словно яростный зверь, ринулся вперед. — Как же вы меня достали,