была очень вежливой девушкой, – но не видит прогресса в лечении и поэтому не хочет продолжать наши встречи. Я сказала, что у неё сложный случай, с которым невозможно справиться за короткое время, на что Виктория ответила, что понимает, однако уже нашла другого специалиста, с которым ей комфортнее.

– То есть без помощи она оставаться не собиралась?

– Да.

– Вы знаете, к какому специалисту ушла Виктория?

– А вы не знаете? – Старова сделала вид, что удивилась.

– Я не подлавливаю вас, Ольга, но в ходе расследования я должен составить максимально полную картину произошедшего, с максимальным количеством деталей и подробностей, – объяснил Вербин. – И в том числе меня интересует, сказала ли вам Виктория, к какому врачу уходит?

– Нет. Просто сказала, что решила поменять специалиста.

– Вы спросили, кого она выбрала?

– Да.

– Но Виктория не ответила?

– Не ответила. – Старова помолчала. – Вы знаете, к какому врачу Виктория ушла? Она продолжила лечение?

– Продолжила, – ответил Вербин.

– Но тем не менее вы подозреваете суицид… – Старова побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. – Если бы вы спросили об этом в начале наших встреч, я бы сказала, что вероятность есть. Невысокая, даже не пятьдесят на пятьдесят, но есть. Виктория пришла ко мне и растерянной, и напуганной. Она не понимала происходящего, жаждала помощи, но одновременно боялась обратиться за ней, боялась услышать, что сошла с ума. Я диагностировала тревожно-депрессивное расстройство на фоне навязчивых повторяющихся ночных кошмаров и, полагаю, не ошиблась. Не хочу сильно себя хвалить, но мне удалось добиться определённого прогресса. Если бы вы задали вопрос о суициде четыре месяца назад, я бы ответила, что вероятность низкая. Но я не знаю, что произошло за эти четыре месяца. Не знаю, кто лечил Викторию и что осталось от моих установок. Поэтому если вас интересует «здесь и сейчас» – обратитесь к врачу, который её наблюдал.

Очень правильный, прагматичный, профессиональный подход. Ольга воспринимала происходящее исключительно по-деловому: «Да, девушка была, да, я её лечила, да, потом она ушла к другому врачу». Никаких эмоций, которые чувствовались при общении с Нарцисс и Карской. Или Старова их прятала, или не испытывала. Потому что обиделась на уход к другому специалисту.

– Виктория обратилась к вам по поводу видений смерти?

– Откуда вы знаете?

– Я провожу доследственную проверку, – напомнил Вербин. – Я должен был выяснить, что беспокоило Викторию.

– Вы нашли дневник?

– Вы знаете о дневнике?

– Конечно. Виктория рассказала о нём во время второго или третьего сеанса.

– Да, я нашёл дневник, – подтвердил Феликс. Он не стал делать пометку в записной книжке, чтобы не показать, что эта деталь его весьма заинтересовала, но мысленную зарубку в памяти сделал. – Виктория пришла к вам с этими видениями: куклы, героин, четырнадцатое февраля…

– День всех влюблённых, – протянула Старова. – Да, Феликс, всё именно так, как вы говорите – Викторию преследовали видения её собственной смерти.

– Вы сказали, что был прогресс, – напомнил Вербин.

– В какой-то момент мне показалось, что видения стали приходить реже, однако то был временный результат – при расставании Виктория обронила, что они вновь участились.

– Вы вернулись на начальный этап?

– Я сумела добиться прогресса в состоянии Виктории, пусть и временного, – пожала плечами Старова. – Стало понятно, что следует делать, чтобы закрепить успех, но Виктория решила, что у меня ничего не получается, и ушла. Это был её выбор.

– Когда начались видения?

– А вот теперь вы пытаетесь меня подловить, – улыбнулась Старова.

– Нет, я перепроверяю информацию, которая у меня есть.

– Хорошо, пусть так. – Она помолчала. – Я пришла к выводу, что проблемы Виктории начались вследствие болезненного разрыва с молодым человеком по имени Наиль, которого она очень любила.

– Что вы о нём знаете?

– Очень мало. Виктория пришла ко мне совсем скоро после расставания, поэтому о Наиле говорила неохотно. Но по тому, что она всё-таки рассказала, я сделала вывод, что причина её проблем – разрыв с Наилем.

И с этим выводом были полностью согласны другие специалисты. Единственное отличие заключалось в том, что Старова, во всяком случае – пока, не собиралась обвинять Наиля. То ли не приняла историю Виктории так близко, как Нарцисс и Карская, то ли вычеркнула девушку из жизни в тот момент, когда та отказалась от помощи.

– Я правильно понял, что после временного улучшения Виктории стало хуже? Извините, что возвращаюсь к этой теме.

– Я не волшебница, – ровным голосом ответила Старова. – Я делаю, что могу и умею, но получается не всегда. По разным причинам.

– Извините, что не сказал в начале разговора, но я не рассматриваю версию врачебной ошибки.

– Потому что в данном случае её невозможно доказать? – криво улыбнулась Старова.

– Потому что я её полностью исключаю, – твёрдо ответил Вербин. – И уж тем более относительно вас. Вы абсолютно правы: четыре месяца – долгий срок.

– Я не опасалась обвинений, – произнесла после короткой паузы Ольга. – Но спасибо, что сказали.

– В чём заключалось ухудшение?

– Видения стали разнообразнее и страшнее. Виктория видела не только себя мёртвой, но наблюдала процесс смерти – и со стороны, и будучи вовлечённой в него. Она, если можно так выразиться, переживала свою смерть во всех деталях. Раз за разом. Не каждую ночь, но часто. И это, как вы понимаете, сильно её угнетало. Почему вы подозреваете преступление?

– Ваши слова скорее подтверждают версию самоубийства.

– С одной стороны – да, с другой – Виктория была бойцом и любила жизнь. Она мучилась, но была полна решимости справиться с видениями.

– Как вы считаете, Виктория рассказывала кому-нибудь о своих проблемах?

– Нет, – коротко и даже резко ответила Старова. Помолчала и решила объясниться: – Как я уже говорила, никто не хочет прослыть сумасшедшим. Но я…

– Вы не можете отвечать за то, что произошло после вашего расставания, – плавно закончил за Старову Вербин.

– Именно так.

– Я об этом помню. – Феликс помолчал. – Кто имеет доступ к вашим записям?

Он думал, что вопрос вызовет возмущение, но Старова осталась спокойна. И холодна.

– Никто.

– Вы уверены?

– Я ничего не храню в цифровом виде, – рассказала Ольга. – С пациентами я использую блокнот.

– Где хранятся записи?

– Здесь, в специальном сейфе. Я никогда не выношу рабочие материалы за пределы кабинета.

– У кого есть доступ к помещению?

– В кабинет… ну, наверное, у уборщицы, у владельцев здания. К сейфу только у меня.

– Можно на него посмотреть?

Вербин не стал говорить, что в кабинете сейфа нет, и Старова поняла намёк:

– У меня есть задняя комната. – Она поднялась с кресла, жестом пригласила Феликса последовать и провела через дверь, которую Вербин видел, но расспрашивать о предназначении не стал. – Вот.

Задняя комната оказалась маленьким, не более