в коем случае не офисной и уж тем более не медицинской – кресла, кушетка, письменный стол и книжные шкафы создавали ощущение уверенности и спокойствия, располагали расслабиться и спокойно поведать профессионалу о тревожащих тяготах.

– Прекрасный кабинет, – одобрил Феликс.

– Вы не представляете, сколько мне пришлось заплатить дизайнеру, – пошутила в ответ Старова. И протянула руку: – Ольга.

– Ольга Васильевна, – уточнил Вербин, мягко пожимая руку.

– Просто Ольга.

– Феликс. – Он выдержал короткую паузу. – Майор Вербин, Московский уголовный розыск. Очень приятно.

– И мне… наверное.

– Спасибо за вежливость. – И прежде, чем Старова ответила или предложила перейти к делу, поинтересовался: – Вы работаете в этом центре?

– Вы только что заметили?

– Я имел в виду другое: вы являетесь сотрудницей центра или…

– Или, – плавно перебила его Старова. – Я арендую кабинет. А поскольку хорошо знаю владельцев, то у меня льготная ставка.

– Можно только позавидовать.

– Я не состою на государственной службе, мне кабинет не положен.

– Мне тоже, – в тон ответил Вербин. – Я располагаю только столом и сейфом.

– И креслом?

– Не самым удобным.

Они рассмеялись.

Ольга Старова была женщиной многих «не»: невысокой, но не маленькой; не худой, но и не полной; изящной, но не хрупкой; казалась юной, но давно не была ребёнком. Хотя выглядела им рядом с высоченным Вербиным. Волосы русые, стянуты в пучок, косметики чуть – подведены глаза и неброская помада, очки немного старомодные, но отлично сочетаются со строгой одеждой – белой блузкой и чёрными брюками.

– Почему вы спросили о центре? – поинтересовалась Старова после того, как они устроились в креслах друг напротив друга.

– Я оперативный работник, мне, как ребёнку, всё интересно.

– Как ребёнку?

– Познаю тайны мира.

– Ваши тайны бывают страшными.

– Как и те, которые узнаёте вы.

– Пожалуй, вы правы… – Ольга прищурилась. Делала она это не столь красиво, как Вера Погодина, но в целом получалось неплохо. – Только не страшные, страшные мне не рассказывают, я не священник, я не связана тайной исповеди, но неприятные тайны попадаются. А иногда очень неприятные.

– Понимаю.

– Уверена, что понимаете. – Старова поправила очки. – Несмотря на то, что ситуация постепенно выравнивается, у нас ещё не очень принято посещать психиатра и уж тем более – рассказывать об этом. Можно прослыть «психом». Или просто «человеком с проблемами». А кому это нужно? Часто бывает так, что люди не идут к психиатру, психотерапевту и даже психоаналитику из боязни, что их увидят знакомые. Мой кабинет, как вы заметили, находится на административном этаже, на котором не бывает других пациентов, ну а обыкновенное, скажем так, посещение медицинского центра ни у кого не вызовет вопросов. Как минимум – ехидных.

– С этим не поспоришь.

– Доводилось обращаться к психиатру?

– По долгу службы часто общаюсь.

– Говорите о преступниках?

– И о подозреваемых.

– А о себе?

– Не уверен, что частые визиты мне по карману.

– Могу сделать скидку, – улыбнулась Старова.

Вербин добродушно улыбнулся в ответ, показывая, что поддерживает шутку, и очень мягким тоном произнёс:

– Если я начну рассказывать то, что видел, мне придётся доплатить вам, Ольга, чтобы вы не убежали.

Несколько мгновений удивлённая Старова смотрела на Вербина, затем поправила очки, судя по всему, это был её жест-паразит, и сменила тон на прохладный. И деловой.

– В телефонном разговоре вы сказали, что дело касается Виктории Рыковой?

– Вашей бывшей пациентки. – Феликс чуть изменил позу. И достал записную книжку.

– С ней что-то случилось?

– Виктория умерла.

– Как это произошло?

– Очень похоже на самоубийство.

– Очень похоже? Вы не уверены?

– Проводится доследственная проверка. – В последний момент Вербин решил не говорить о том, что дело уже открыто – чутьё подсказало, что так будет лучше.

– То есть сейчас вы здесь неофициально? – Как оказалось, Старова в общих чертах представляла себе работу полиции. Во всяком случае, она не спросила, что означает «доследственная проверка».

– Я всегда официально, но сейчас без протокола. Я опрашиваю всех знакомых и друзей Виктории, и по результатам моей работы будет принято решение об открытии дела. – Вербин помолчал. – Люди по-разному относятся к моим визитам, Ольга. Я говорю не о виновных или чувствующих свою вину гражданах, а о том, что полицейских воспринимают не менее сложно, чем психотерапевтов и психиатров. Поэтому я всегда стараюсь быть предельно точным в формулировках.

– Очень хорошая позиция.

– На мой взгляд, единственно возможная.

– Вам виднее. – Старова вновь поправила очки и вернулась к вопросу, который уже задавала: – Вы не уверены в самоубийстве Виктории? Смерть вызвала подозрения? Её убили?

– Вы позволите мне задавать вопросы? – мягко поинтересовался Вербин.

Старова на секунду задумалась, затем улыбнулась:

– Извините, это у меня профессиональное.

– У меня тоже.

– Значит, у нас получится занятный разговор, состоящий из одних лишь вопросов.

– Уверен, не получится. – Феликс посмотрел в записную книжку с таким видом, будто читал написанные вопросы. На самом деле, нет. – Главные подозрения вызывает не способ уйти из жизни, хотя к нему тоже есть вопросы, сколько обстоятельства, наводящие на мысль, что это могло быть как убийство, так и самоубийство. В ходе доследственной проверки я обязан сделать окончательный вывод и решить, рекомендовать ли следователю открывать дело.

– Я думала, ответ на вопрос, что произошло – убийство или самоубийство, даёт экспертиза.

– Как правило.

– В этот раз криминалисты не справились?

– Криминалисты дали очень толковое заключение, но некоторые обстоятельства указывают на вероятность того, что мы имеем дело с убийством, замаскированным под самоубийство.

– Хорошо замаскированным?

– Отлично.

– Тогда как вы узнаете правду?

– Задавая вопросы.

Старова чуть склонила голову.

– Наши профессии и в самом деле очень похожи, Феликс, мы добиваемся результатов, задавая вопросы.

– И обдумывая ответы.

– Спасибо, что напомнили. – Старова вновь поправила очки, но на этот раз совершенно иным жестом: коротким и уверенным, показавшим Вербину, что женщина полностью сосредоточена на разговоре. – У меня сегодня ещё два приёма, так что если вы не против…

– Конечно, Ольга, давайте вернёмся к делам.

В отличие от Карской, Старова не среагировала на слово «самоубийство», не пропустила мимо ушей, конечно, однако не заострила на нём внимание, поэтому Феликсу пришлось вернуться к этому вопросу.

– Как я уже говорил, одна из версий гибели Виктории – суицид…

– И вас интересует, могла ли Виктория покончить с собой? – Старова понимала его с полуслова.

А ещё Вербин отметил, что Ольга называла девушку так же, как он – полным именем, в отличие от Карской и Нарцисс.

– На ваш взгляд, – подчеркнул Феликс.

– Вам известна история наших взаимоотношений? – поинтересовалась в ответ Старова.

– Я знаю, что приёмы прекратились примерно четыре месяца назад.

– Именно так, – подтвердила Ольга. – Виктория позвонила, извинилась, сказала, что очень хорошо ко мне относится – Виктория