Шрифт:
Закладка:
— Знаешь, — я внимательно взглянул на ее бледное лицо, — могу даже дать нерушимую клятву. У тебя есть что-нибудь острое? Нам понадобится кровь.
— Да, — девчонка смущенно отвела взгляд и достала из кармана юбки небольшой острый нож, — я стянула это сегодня у графа за завтраком, так, на всякий случай.
Это было даже забавно. Пытаться противостоять самому Арделиану при помощи кухонного ножа!
— Не смейся! — Она топнула ножкой. — Лучше скажи, что делать дальше?
— Порежь свою ладонь, затем мою, а потом ты должна взять меня за руку, и наша кровь соединится, останется только сказать слова клятвы.
Я вздохнул, тайно надеясь, что девчонка ненадолго потеряет контроль, увидев кровь. Покажет свою истинную сущность, и тогда эта проклятая жалость не помешает мне расправиться с ней.
Нина молча на меня уставилась. В глазах ее появился страх. Похоже, она боялась сорваться при виде крови. Она отвернулась и тихо сказала:
— Хорошо.
Последовал лязгающий звук, на пол упала капля ее крови, затем девчонка склонилась к моей руке. Я почувствовал боль, легкую и даже приятную по сравнению с тем, что мне довелось испытать недавно.
Мы произнесли слова клятвы. Я почувствовал жжение в ладони — знак того, что магия сработала. Теперь наши слова стали обетом, и никто не в силах его нарушить.
Я облегченно вздохнул. Передать просьбу девчонки святому отцу — сущий пустяк, а вот она рискует всем ради моей свободы.
Нина снова опустила нож в карман платья и отшатнулась от меня, прикрыв глаза. Судя по всему, контроль над жаждой давался ей с трудом, но она не сорвалась, не показала свою кровожадную сущность. Жаль.
— Майкл.
Я вздрогнул, услышав свое настоящее имя.
— Жди меня здесь, надо посмотреть, что в конце того туннеля, — сказав это, Нина развернулась и вышла из камеры.
Ее волосы слегка всколыхнулись от резкого движения, и я снова увидел золотистые пряди, которые так выделялись на фоне серых стен темницы, впрочем, как и вся фигура Нины.
Она на мгновение схватила прутья камеры и прошептала:
— Я вернусь, дождись меня.
Затем ее фигуру быстро поглотила темнота туннеля. Я только слышал удалявшийся звук шагов и удары собственного сердца.
Сон оборвался внезапно, впрочем, как и всегда.
Я открыл глаза, стараясь понять, где нахожусь: в сырой темнице или в уютной спальне Нортенвиля. За окном в непроглядной темноте ночи шел дождь, я понял это по настойчивому стуку капель по карнизу. «Дождь — время расставаний», — кажется, так говорилось в каком-то бульварном романе.
На часах было почти десять. Как же долго я спал!
На улице царила прохлада. Я открыл окно и вдохнул свежий холодный воздух. Запах весны и дождя, он словно манил меня, звал за собой, прочь от темных стен Нортенвиля, ставших тюрьмой, туда, где будет свобода и настоящая жизнь.
Я вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Меня ждет расчудесная Арабелла в своих королевских покоях.
Представив ее удивленное лицо, я почувствовал торжество вперемешку с чувством вины.
Помню, когда она первый раз на меня взглянула, переступив порог Нортенвиля, я сразу понял: Арабелла Ридели — королева, она из тех, кто смотрит свысока и не знает жалости.
С тех пор ничего не изменилось.
Наверное, поэтому у нас ничего и не вышло.
С этими мыслями я пересек коридор и начал подниматься по лестнице. На последней ступеньке сидел мистер Берри и аккуратно вылизывал лапы.
Увидев меня, он как-то странно, не по кошачьи вздохнул и издал рычащий звук:
— Осторррожно…
А затем ушел в темноту коридора, недовольно виляя хвостом.
Мне показалось, или кот что-то пытался сказать?
В коридорах было непривычно пусто, словно весь Нортенвиль спал беспробудным сном.
Интересно, куда подевались мои приятели, которые каждый вечер болтаются в гостиной?
В груди появилось странное беспокойство. Отчего-то желание поговорить с Арабеллой исчезло. Мне стало страшно, а может, все дело в говорящем коте?
Я тяжело вздохнул и постучался в её комнату.
Она ответила звонким голосом: «Войдите», и дверь открылась сама, словно приглашая меня внутрь.
Здесь было изящно и красиво, впрочем, как всегда. Дорогая мебель, шкаф с книгами, аквариум с золотыми рыбками, плывущими на фоне коралловых рифов — непозволительная роскошь для обычной ученицы Нортенвиля.
Арабелла сидела на кресле в тонком белом халате. В руках она держала книгу со странным названием «Блюда из низших».
— О чем ты хотел поговорить? — Она с шумом захлопнула увесистый том и перевела взгляд на меня.
Сегодня Арабелла была даже красивей, чем обычно. В глазах сиял лихорадочный блеск, губы накрашены красным, на лице читалась непривычная печаль.
В горле пересохло, но я сделал над собой усилие и тихо сказал:
— О нас, Белл, дело в том, что…
— Ты готовишь костюм для свадьбы? — Она перевела взгляд на аквариум. — Я выбрала длинное пышное платье — такое торжество бывает только раз в жизни, поэтому не стоит скромничать, — Белла улыбнулась, — а еще Николас заказал кольца для…
— Белла послушай! — Внутри меня закипала злость, я подошел ближе. — Не надо так старательно готовится к свадьбе. Ты хоть раз пыталась обсудить все это со мной? Родители договорились о нашей помолвке, на этом — все! Вы прекрасно решили без меня! Я только постоянно соглашался с тобой, с отцом, с твоим Николасом!
— Подожди, — Арабелла поднесла палец к моему лицу, в глазах ее появился недобрый огонек, — но ведь ты не против, правда? Разве ты не хочешь вступить в нашу семью? Столько возможностей, Майкл! Мы будем жить в замке, гулять по вечерам в саду, у нас будет все, о чем только можно мечтать, — ее голос заполнил комнату, тень Арабеллы покачнулась и увеличилась в размере. Она стала огромной, похожей на монстра, сотканного из чернильной тьмы.
Я продолжал смотреть Арабелле в глаза, весь мир сжался до ее хрупкой фигуры, моя рука непроизвольно потянулась к запястью Беллы.
— Здесь только мы вдвоем, — шептали красные губы, такие красивые, манящие.
— Прекрати! — Я отдернул руку. — Хватит! Что это сейчас было? Гипноз? Кто ты такая, Белла? Хотя не важно. Ты можешь быть кем угодно, — я непроизвольно сделал шаг назад. — Ведьмой или колдуньей, мне все равно, потому что мы расстаемся. Свадьбы не будет.
Она вжалась накрашенными ногтями в ручки кресла, прерывисто вздохнула и прошептала:
— Почему? В чем дело? Я тебе не нравлюсь?
— Потому, что мне тяжело с тобой, — слова вырвались сами. — Эта идея — служить всю жизнь твоей семье