в неудобное положение. Когда мы вышли из лифта, я взял с неё слово, что она не передумает рассказать мне. Она кивнула головой. Сказала, что не сможет справиться сама, поэтому ей придётся рассказать в любом случае.

Выйдя из её подъезда, я зарылся руками в волосы, не представляя, что меня ждёт. Что нас ждёт. Я не хотел думать о плохом. Не хотел думать, что у Лауры какие-то катастрофические проблемы. Не зная масштаб проблемы, я буквально поклялся ей помочь. И я не заберу своё обещание. Даже если мне придётся свернуть голову, я всё равно сделаю всё, чтобы помочь ей. Лаура стала слишком много значить для меня. Я уже не представляю, как быть дальше без неё.

Я сел за руль, как ни в чём ни бывало, несмотря на то, что в моём организме есть алкоголь. И ехал я, как можно быстрее, потому что переживал за младшую сестру. Но, когда я вернулся домой, обнаружил её спящую на моей кровати. Должно быть, Софи долго ждала меня, а не дождавшись, задремала.

Взяв на руки её лёгкое тело, я направился в детскую комнату. Накрыв сестру одеялом и положив рядом с ней её любимую игрушку — тигра — я поцеловал её в лоб и вышел из комнаты.

С полной головой мыслей я лёг в свою постель. Заснуть мне не удавалось ещё продолжительное время. Мысли о Лауре не давали мне покоя.

18 глава. Я счастлива

Мне тяжело. Каждый мой день начинается с дрожи, со страха. Я боюсь, что каждый день может стать последним. Я пообещала Аарону, что всё расскажу. Если не ему, то хотя бы тёте. Но я не могу сдержать даже этого обещания. Мне просто-напросто страшно. Я боюсь, что всё ухудшится. Что в опасности буду не только я, а и Лили, у которой своих долгов куча, не говоря уже о тех, что набрал мой отец. Я поставлю в опасность всех, кто об этом узнает. Может, мне лучше умереть и всем станет легче жить?

Эти гнетущие мысли в моей голове меня добивают. Мне всё чаще начинает казаться, что я схожу с ума, что моё лечение в психбольнице нужно было продлевать. Меня начинают мучить голоса в моей голове, особенно они усиливаются ночью, когда я закрываю глаза и остаюсь в полной тишине.

Я одёргиваю себя от всех плохих мыслей, потому что одна часть меня говорит, что я со всем справлюсь. Мне нужна лишь небольшая помощь. А другая часть меня отказывается от любой помощи, которую мне предлагают.

В этом году ноябрь стал слишком холодным, предвещая ещё похуже зиму. Я сплю под двумя одеялами, и меня часто лихорадит — кидает то в жар, то в холод. Возможно, я простудилась, а возможно — это всё от лекарств. Сегодня воскресенье — очередной поход к моему психотерапевту. Задумываюсь над тем, чтобы попросить мисс Стейси прописать мне ещё какие-то лекарства, потому что, предполагаю, эти голоса до добра меня не доведут. Я хочу ещё немного пожить.

Сообщения от тех людей больше не беспокоили меня. С одной стороны — это хорошо, а с другой — это меня пугает. Может, они уже ждут подходящее время?

Моё физическое состояние снова ухудшилось, поэтому, когда я встала с кровати, мне пришлось постоять около неё ещё секунд пятнадцать, чтобы по пути на кухню не упасть и не разбить себе лоб. На кухне уже стояла Лили. У меня немели губы — мне так сильно хотелось кричать о своей боли, но я всё заглушала, проглатывала. Я не хочу нагружать её этой ношей, ведь долг моего отца — далеко не её проблема. Она не должна знать об этом, думать и бояться. Это не её брат даже, чтобы она что-то предпринимала. Я должна разобраться со всем сама, ведь это как никак проблема моего отца.

— Гномик, доброе утречко, — у неё было хорошее настроение, и мне правда хотелось улыбаться, но это было слишком трудно сделать. — Я приготовила сырники, и мне уже пора убегать на работу! Не забудь про поход к Стейси, — торопясь тараторила тётя, подхватывая в пакетике сырники, которые она берёт на работу как тормозок.

— Хорошего тебе дня, — это было всё, что я смогла вымолвить.

— Приглядывай за бабушкой, хорошо? — Лили подбегает ко мне, берёт моё лицо в свои ладони и целует в нос, а я на миг закрываю глаза и в этот мимолётный миг меня окутывает спокойствие. Но оно так же быстро исчезает, когда тётя отстраняется и идёт в небольшую прихожею.

Я возвращаюсь на кухню, чтобы поставить кипятиться чайник. Аппетита нет даже на сырники, и мне кажется, что за последнюю неделю я похудела на несколько килограммов. Не могу вспомнить, когда в последний раз полноценно ела, не считая мелких и редких перекусов: печенья, чая или хлеба. Доставая кружку, я слышу, как тётя кричит из прихожей, открывая входную дверь:

— Милая, я ушла.

Я кричу ей в след обычное «пока» и возвращаюсь к приготовлению чая. У меня резко появляется желание зайти к бабушке. Думаю, что она может что-то знать про моего отца и маму, может, знает об их проблемах… Я просто хочу узнать, чтобы в чём-то начать разбираться.

Отдаляясь от кухни, я подхожу к её спальне и медленно приоткрываю дверь, которая неприятно скрипит. Бабушка лежит в постели. Кажется, она совсем не встаёт. Это меня пугает. Я так боюсь её потерять. Боюсь потерять ещё одного человека в своей жизни.

— Доброе утро, — тихо произношу я. Голова бабушки лениво поворачивается в мою сторону. Её высохшие губы расплываются в морщинистой улыбке. Бабушка слишком изменилась за последние месяцы. Вся её кожа стала ещё больше дряблой, высохшей. Я стала чаще замечать, как дрожат её руки в состоянии покоя, как тяжело она дышит. Я осознавала, что это может означать лишь одно. Мои глаза намокают всего за секунду, когда я задумываюсь об этом.

— Привет, моя девочка, — даже голос стал тихим, осипшим, почти неживым. Её рука медленно приподнялась и похлопала по месту рядом с собой, приглашая меня присесть.

— Как ты? — боязно спрашиваю я. Меня страшит ответ.

— Плохо. Я чувствую, что смерть приближается ко мне.

Я сильно кусаю губу, чтобы прямо сейчас не заплакать. Нет, бабушка, пожалуйста, не говори мне таких слов! Скажи, что у тебя всё хорошо!

— Но ты не переживай, ведь это нормально. Я прожила долгую жизнь, когда-то она должна была закончиться. Лучше расскажи, как у