Мавлян-заде продолжал рассказывать о своих полководческих талантах, упиваясь красноречием, а староста трепальщиков хлопка неожиданно закашлял и, прикрывая рот рукой, встал и поспешил к выходу.

Он давно заметил, что Тамерлан оставил саблю у выхода, и, согнувшись пополам, будто от душившего его кашля, нырнул под полог, прихватив с собой оружие.

Покинув шатер, староста глотнул воздух и, не обращая внимания на слуг, делая вид, будто это его сабля, присел на землю, ожидая Хусейна. Тот почему-то не спешил, и Абу-бекр, прислонившись к теплому войлоку, почти задремал.

Гневное лицо Тимура, его пламенная речь к нему – все это показалось старосте нереальным, пришедшим из сна.

А потом Тамерлан приказал что-то своим нукерам, один из них замахнулся – и бедовая голова Абу-бекра слетела с плеч.

– Значит, вот как принимать вас, сербедаров. – Тимур с презрением смотрел на обезглавленное тело, на кровяной фонтан, бивший из шейной артерии. – Казнить их.

Нукеры подхватили под руки обезумевших от страха Мавлян-заде и Хурдака Бухари и выволокли из шатра.

– Помилуй, ради Аллаха! – прошептал студент медресе, бледный как смерть. – Я готов служить тебе верой и правдой.

Тамерлан задумался.

– Казните только этого, – он указал на лучника. – А третий нам еще пригодится.

Мавлян-заде не помнил себя от ужаса. Он не понимал, за что вдруг эмиры ополчились на Абу-бекра. Тамерлан несколько раз повторил слово: «Украл». Но как староста мог украсть одну из вещей Великого эмира?

На его глазах снесли голову несчастному лучнику, и Тимур, подождав, когда слуги уберут тела, обратился к студенту медресе – единственному оставшемуся в живых:

– На самом деле я оценил твой полководческий талант, Мавлян-заде. Но правителем тебе не быть. В город вступим мы с Хусейном, и Самарканду вполне будет достаточно двоих. Видишь ли, в моих глазах ты навсегда останешься мятежником. А мятежников нужно бояться, потому что в любой момент они могут взбунтоваться против тебя самого. Поэтому сейчас ты пойдешь на все четыре стороны.

Мавлян-заде поклонился. На его рябом лице отразилось облегчение.

Хусейн подошел к Тимуру и шепнул в ухо:

– Что ты делаешь? Почему оставляешь его в живых? Сам сказал, мятежник есть мятежник.

Тамерлан покачал головой, глядя вслед уходившему студенту-богослову:

– И все же мятежник мятежнику рознь, Хусейн.

Что-то помешало ему сказать правду, наверное, волна недоверия и презрения к брату, которая снова захлестнула его.

Отпуская Мавлян-заде, Тамерлан преследовал свои цели. Он знал, что рябой обязательно где-нибудь осядет и займет главенствующий пост. Такой союзник был ему необходим.

– Да, мятежник мятежнику рознь. – Сын Тарагая пристально посмотрел в глаза родственнику. – Скажи, Хусейн, почему моя сабля не дает тебе покоя? Это ведь ты попросил Абу-бекра украсть ее для тебя. Только не надо юлить. Ты никогда не был трусливым.

– Да, я никогда не был трусливым, – Хусейн оскалился, как собака, – и поэтому скажу тебе правду. Наступило время, когда нам стало тесно на одной земле, Тимур. Такого еще не бывало, чтобы управляли двое. По-хорошему ты должен уступить мне. Я объединю чагатайские улусы и сделаю Мавераннахр более могущественным.

Тимур рассмеялся:

– Ты знаешь, я планировал сделать то же самое, а потому уступать тебе не намерен. Чем ты лучше меня, Хусейн? Тем, что твой дед был могущественным ханом?

– Хотя бы этим, – подтвердил родственник, и на его толстой желтой шее заволновался кадык. – Я хотя бы происхожу из знатного рода. А что собой представляешь ты? Если бы не жемчужина в твоей сабле, подаренная тебе саидом Кулялем, ты никогда не одержал бы столько побед. Отдай ее мне – и посмотрим, прав я или нет.

Тамерлан захохотал:

– А ты возьми ее, если такой сильный.

– Настанет время, и ты сам