Толпа зашипела и стала выдавливать меня из кузова.

– Тогда и я не поеду! – вдруг объявила Сабина и неожиданно легко, как девочка, выпрыгнула вслед за мной.

– Гражданка Шефтель, немедленно вернитесь в машину! – заорал управдом. – Я отдам вас под суд за отказ работать на оборонительных укреплениях!

– Я не могу работать, я вчера покалечила себе руки, мне нужно обратиться к врачу! – И Сабина предъявила ему свои руки, которые она до того старательно прятала от нас – кисти рук опухли, все ногти были сорваны, пальцы покрыты кровоподтеками.

– Где я возьму вам врача? – взвизгнул управдом. – Нет у нас никакого врача!

– А вы наймите меня, и у вас будет врач!

– Как вы докажете, что вы врач?

– А вы наведите справки у директора школы, где я работала до вчерашнего дня.

– Какой школы?

– Школы номер шестнадцать в Ленинградском районе.

Лицо управдома перекосилось:

– Уж не вы ли та самая врачиха, которая заставляла всех делать то, что она велит?

– Конечно, та самая! Вот сейчас я отправлю вас на постройку оборонительных сооружений!

Гомон в кузове затих и все уставились на Сабину. Она достала из кармана маленький зеркальный шарик и направила его в глаза управдома. Тот уставился на шарик и вдруг обмяк, словно из него выпустили воздух.

– А теперь иди к грузовику, – тихо сказала Сабина, – иди, иди, иди. Так, влезай по лесенке в кузов, влезай наверх в кузов, так – одна ступенька, вторая, третья.

Управдом послушно полез в кузов – толпа дружно ахнула, но никто не посторонился, чтобы освободить ему место. Он так и повис на верхней ступеньке, качаясь из стороны в сторону.

– А теперь езжайте! – велела Сабина шоферу, но тот воспротивился:

– Я с этим доносчиком не поеду, он по дороге выпадет, и меня отдадут под суд. Так что забирайте его вниз и управляйтесь с ним сами. Только поскорей, я и так уже опоздал.

Сабина пожала плечами:

– Не хотите его везти, так помогите стащить его вниз. Я одна не могу, он слишком тяжелый.

Шофер ворча вылез из кабины и стащил управдома на тротуар.

Сабина шепнула мне:

– А теперь лезь обратно в кузов, живо!

Я стала взобраться по лесенке, спрашивая на ходу:

– А ты как же?

Грузовик уже ехал, но я все же услышала, как она крикнула:

– За меня не беспокойся, я с ним управлюсь!

Про оборонительные сооружения я рассказывать не буду, так это ужасно. Я поняла, почему Сабина ободрала руки до крови, – я долбила лопатой твердую землю, а вокруг то и дело рвались немецкие снаряды. Женщины, долбившие землю рядом со мной, громко ругались, что не все снаряды немецкие, бывают и наши. А некоторые смеялись над нашими лопатами, которые должны были выстоять против немецких танков, и пели хором нахальную песню:

Дамочки, дамочки, не копайте ямочки,

Скоро наши таночки въедут в ваши ямочки!

Я тоже пела вместе со всеми: от песни было веселей и не так страшно. Услыхав наше пение, прибежал надсмотрщик, морда у него была толстая, красная и злая.

Он приказал: «Вражеское пение прекратить!» – но тут совсем рядом разорвался снаряд, и все бросились прятаться в вырытый вчера окоп, и надсмотрщик тоже.

Одна дамочка спросила нежным голосом:

– Товарищ начальник, неужели вы тоже боитесь снарядов?

А другая объяснила погрубее:

– Да чего ему бояться? Его жир защитит. Небось не на четыреста граммов хлеба в день он такую ряшку наел.

Все захохотали, а надсмотрщик весь налился кровью и заорал:

– Сейчас же прекратить вредные разговорчики!..

– …А то я пошлю вас копать оборонительные сооружения, – закончила за него та, что с нежным голосом.

Он плюнул, выругался и убежал, а мы снова запели ему вслед: «Дамочки, дамочки, не копайте ямочки!» Вообще ничего веселого в этом не было, разве только в обеденный перерыв привезли бидоны с кипятком и каждой из нас выдали наши кровные четыреста граммов хлеба.

Мне было обидно, что я не взяла с собой ни кружки, ни чашки и потому не могла попить кипяточка. Но та, которая с нежным голосом, заметила, что мне не из чего пить, и протянула мне свою кружку:

– Пойди, детка, напейся, пока там еще что-то осталось.

Я очень вежливо спросила:

– Спасибо, дамочка, а как вас зовут?

Дамочка засмеялась, показывая симпатичные ямочки на щеках:

– Я – Зоя, а ты?

– А я – Лина. А на щеках у вас ямочки, как в песне.

Зоя засмеялась еще звонче, будто вокруг не рвались снаряды:

– А ты девочка с перчиком, Лина!

– Еще как! – согласилась я, впиваясь зубами в хлеб, он был безумно вкусный – кислый и тяжелый, как глина. И становился еще вкусней, если запивать его горячей водой!

Я была очень голодная, но не могла съесть весь хлеб – нужно было половину оставить Сабине, как всегда делала она, получая свой паек в школе. Но я напрасно беспокоилась: когда мы, усталые и измученные, ввалились после работы в свой подвал, нас ожидал царский обед – полная кастрюля пшенной каши и тонко нарезанные ломтики настоящей колбасы.

– Это что за чудо? – не поверила своим глазам Ева.

– Ничего особенного. Просто гражданин управдом предложил мне полставки врача при его конторе. А кроме того, я получила для нас для всех талоны в баню, которую будут топить в Зоосаде в воскресенье, – скромно ответила Сабина.

– Ну, мать, ты даешь! – восхитилась Рената. – Как это тебе удалось?

– Я всегда вам говорила, что знание человеческой психологии иногда творит чудеса.

Мы не стали добиваться подробностей, нам было не до того: впервые за много дней наевшись до отвала, мы с трудом дотащились до постелей. А утром уже нужно было мчаться к Зоосаду, чтобы не опоздать к посадке на грузовик. Жизнь потекла монотонно, не очень голодная и не такая уж трудовая – все наши дамочки халтурили, как могли.

– А зачем надрываться? – приговаривала Зоя, лениво перебрасывая с места на место все ту же лопату земли.

Действительно, надрываться не стоило. Даже мне было ясно, что наши оборонительные сооружения не выдержат самого слабого удара немецкой армии. Оставалось только надеяться, что какая-нибудь сила отвлечет немцев от атаки на «южнорусскую жемчужину», как торжественно называл наш город громкоговоритель.

Но к началу июля надежды на это чудо стали стремительно таять. Обстрелы становились все чаще и оглушительней, весь город дымился от пожаров, так что ко второй неделе июля работы на оборонительных сооружениях прекратились.

– Пора по домам, девочки! – объявила Зоя, когда снаряды стали рваться со всех сторон,