– Кто эти юные леди? Кто из них Кларибель, а кто – Анна Матильда? Которая из них выйдет замуж за моего сына?

Нам, конечно же, пришлось рассмеяться.

– Э, нет, так не пойдет, – сказал он. – Одна из вас должна стать женой моего сына, для того-то я и даю ему шикарное образование, единственная причина, по которой я отправил его в Брайтонский колледж, – это возможность в будущем жениться на Кларибель или на Анне Матильде. – Он продолжал в том же духе, пока миссис Филлипс не дернула его за рукав и не сказала, что мы хотим домой. – Домой? Кларибель и Анна Матильда хотят домой, что ж, нет ничего проще. Я отвезу их в автомобиле.

При этих словах миссис Филлипс слабо застонала.

– Они живут недалеко, – сказала она мужу, – и Джорджу не понравится, что его отрывают от чаепития.

– Чепуха, моя милая старушка, – возразил он, – ты не понимаешь Джорджи-Порджи, старина Джорджи-Порджи готов ради меня на все, он обожает меня, он с радостью пожертвует ради меня последним куском гренка. А Кларибель и Анна Матильда будут рады-радешеньки отправиться домой в автомобиле, правду я говорю? Что-то скажет их семья, увидев, что Кларибель и Анна Матильда прикатили домой на самом настоящем автомобиле? Да ты посмотри на них, от одной мысли об этом они уже улыбаются, словно кошки перед блюдцем сливок, хотя, надо сказать, эти юные леди гораздо милее кошек.

Тут он был совершенно прав. Перспектива поехать домой – или куда угодно – в автомобиле привела нас в такой восторг, что мы лишились дара речи. За несколько месяцев до этого папа побывал с визитом у одного шотландского пэра, который восхищался его политическими статьями, и его подвезли на машине до станции и обратно; но то был папа, он пересек Анды на муле, четырежды обогнул мыс Доброй Надежды и прожил целое лето у подножия Пайкс-Пика. Мы никогда не надеялись превзойти его. Мы знали, что автомобили – транспорт будущего, но это нисколько нас к ним не приближало, потому что, по мере того как их становилось все больше, мы становились все беднее, а они стоили баснословно дорого. Мы знали это, потому что мама как-то вычитала в газете, что автомобиль стоит тысячу двадцать фунтов, и сказала, что стыдно тратить деньги на такое, когда за пределами Лондона во всей Англии нет ни единого оперного театра, да и в Лондоне их крайне мало.

Как было бы замечательно, если бы день, который еще с утра казался самым обычным, закончился поездкой в автомобиле! Разумеется, мы сказали мистеру Филлипсу, что это очень любезно с его стороны, но ему не стоит беспокоиться, и все равно внимательно следили за его лицом, чтобы понять, поверил ли он нам, и, к счастью, он не поверил. Потом стало неловко, так как он ушел за Джорджем, а мы остались с миссис Филлипс, которая выглядела весьма сердитой и мрачной. Она больше не пыталась меня задобрить, и мы сидели молча и стыдились того, что слишком взволнованы от радости, чтобы смутиться. Потом вернулся мистер Филлипс с Джорджем, и, судя по всему, он определенно ошибался насчет того, что Джордж его обожает и будет не против прервать ради него чаепитие, потому что тот выглядел крайне недовольным, таким же недовольным, как миссис Филлипс.

Мужчины надели огромные пальто и фуражки с длинными козырьками и наушниками, и мистер Филлипс попросил жену принести пледы и шали, чтобы укутать нас, отчего ее глаза еще больше ввалились, а лицо вытянулось. На самом деле она вовсе не была доброй, для нее существовали только ее желания, сильные и саднящие, как больное горло, чужие желания она игнорировала и досадовала на нас за то, что мы не отказались от предложения мистера Филлипса подвезти нас домой. Тетя Лили была намного добрее. Она помогла служанкам вынести лимонад, который обычно подают гостям перед тем, как все начнут расходиться, и вышла из гостиной в прихожую, где мы ждали, пока автомобиль не остановится у ворот, потому что мистер Филлипс и Джордж велели нам садиться, только когда они выведут его из каретника, потому что там всегда ужасно душно от выхлопных газов. Увидев ее, миссис Филлипс сказала: «Вот, займись ими», а потом попросила у нас прощения, но она так и не успела отдохнуть, ей следует пойти к себе и хоть немного полежать перед ужином. Мы смотрели, как она медленно поднимается по лестнице, глядя на ковровую дорожку так, словно читает по ней свою судьбу. Но тетя Лили была очень любезна и, когда мистер Филлипс открыл входную дверь и спросил, где же две очаровательные леди, которые сейчас поедут в Гретну-Грин[59] с ним и Джорджем, пожала нам руки, наклонилась и шепотом попросила меня уделить пять минуток старой тетушке Лил, когда буду предсказывать судьбу. Я уже жалела, что все это затеяла. Пока она шептала, я разглядывала ее кружевной стоячий воротник, отороченный поверху узкой тесьмой и закрепленный прозрачными пластинками из слоновой кости. Изобретательность, с которой она изменила этот распространенный фасон, говорила о буйной фантазии, которую вряд ли удовлетворит хоть одна гадалка.

Конечно, поездка в автомобиле впечатляла. То, что кабину никто не тянул, а перед водителем была пустота, ошеломило нас так сильно, как будто мы никогда не видели поездов. Но локомотив своей горячностью и своенравным пыхтением сильно напоминал животное, да и вообще он всегда находился на одном и том же месте, перед вагоном с пассажирами, и то, как он тянул за собой груз, было понятно не только уму, но и мышцам. А ехать в чем-то, что приводится в движение с помощью внутреннего импульса – судя по всему, никак не связанного с рычагом и осью, – стало для нас переживанием, непостижимым ни для рассудка, ни для рук и ног. Какое-то время мы с Розамундой пребывали в полном восторге, не ослабевавшем, несмотря на некоторые неудобства. Прежде всего, ветровое стекло отсутствовало, и нас продувало так, словно мы стояли на мысе где-нибудь в Атлантике. Кроме того, внутри автомобиль оказался гораздо более вонючим и неудобным, чем могло показаться со стороны. Не представляю, почему в салоне, который во время движения насквозь продувался ветрами, было так же темно и зловонно, как в туннеле старой подземки. Несмотря на восторг, нас с Розамундой сильно мутило от выхлопных газов и от резкой и дерганой езды. Пару сотен метров машина быстро и яростно неслась вперед, потом с оглушительным треском тормозила и либо трогалась с места снова, либо откатывалась на несколько метров назад и заходилась в приступе астмы, пока Джордж, крикнув мистеру Филлипсу: «Ничего не трогайте!» – вновь не заводил ее.

Трижды мы останавливались как вкопанные. В первый раз это случилось в Лавгроуве на Хай-стрит, где нас немедленно окружила толпа мальчишек, которые просовывали головы в машину и насмешливо просили нас продать им жареные каштаны.

– Не хотелось бы мне быть королем Эдуардом[60], – сказала Розамунда.

– Почему ты сейчас его вспомнила? – спросила я.

– Ну, люди вечно глазеют на него в окна кареты.

– Но они же не просят его продать им жареные каштаны. А если бы попросили, вот это был бы номер!

– Да уж, попросить у короля жареных каштанов, – сдавленным голосом пробормотала Розамунда, и мы прыснули со смеху, раскачиваясь на сиденьях, так что уличные мальчишки стали стучать по стеклу и умолять нас поделиться с ними шуткой, а мистер Филлипс, сидевший впереди, пока Джордж прибивал что-то молотком, обернулся и спросил, над чем это мы так потешаемся. Мы ответили, что ни над чем, но он настоял, чтобы мы рассказали, и согласился, что это и впрямь смешно, чертовски смешно. Попросить короля продать жареных каштанов – он тысячу лет не слышал ничего уморительнее. Потом он развернулся на сиденье и осведомился:

– Послушайте, Кларибель и Анна Матильда, вы любите пикники?

Мы ответили «да», и он провозгласил:

– Великолепно, мы как-нибудь устроим пикник. Моя жена, бедная старушка Лил и Нэнси не любят это дело. – Вернулся Джордж, и мистер Филлипс сказал ему: – Джордж, эти две юные леди любят пикники, они должны приехать в Блэкуотер. – Потом он снова повернулся к нам и пояснил: –