дело, Синеев поднялся наверх, а Мокроусов, чтобы как-то задобрить Ломова, притащил в комнатушку стул и поставил его рядом с топчаном. Затем он сбегал на второй этаж, принес бутылку, в которой оставалось около двухсот граммов водки и попытался влить ее пленнику в рот. Но Буздырь от боли так стиснул зубы, что вся водка пролилась на клеенку, которой был обит топчан.

– Пей, козел, – беззлобно проговорил Мокроусов. – Тебе же лучше будет. Это же обезболивающее. Пей, говорю. – Он еще раз сунул горлышко бутылки Николаю в губы, и тот наконец раскрыл рот.

Буздырь глотал холодную водку жадно, как воду. Не открывая глаз, он тянулся к горлышку, словно теленок к вымени, хватал его губами и громко всасывал в себя обжигающую жидкость вместе с воздухом. Водка затекала ему под рубашку, но он лишь испытывал от этого облегчение.

Когда в бутылке не осталось ни капли, Мокроусов отставил ее в сторону и с неподдельным участием спросил:

– Ну как, нормально? Говорить сможешь?

– О чем? – стуча зубами, едва выговорил Николай.

– Ну, это мы придумаем, о чем, – рассмеялся Мокроусов. – Если мало, могу еще принести.

– Принеси, – после небольшой паузы попросил Буздырь. Он уже понял, что этот разговор может оказаться для него последним, и решил максимально облегчить себе оставшиеся часы, а может, и минуты жизни.

Мокроусов снова поднялся наверх, сказал Ломову, что клиент готов, взял еще одну бутылку и вернулся в каморку. Но напаивать пленника он не стал, а только поставил водку рядом с топчаном и удалился.

Ломов вошел в комнатушку, уселся на стул и закурил сигарету. Некоторое время он молча разглядывал администратора «Буревестника», а когда тот открыл глаза и страдальчески посмотрел на одного из своих мучителей, спросил:

– Ты-то зачем полез? Что, мало в своем ресторане накручиваешь? То, что в сумке, наверное, не последнее?

– Не успел выйти… Вы же быстро… Совпадение… – тяжело дыша, ответил Николай. Из-за этой прерывистости фраз Ломову показалось, что пленник бредит, и все же он поинтересовался:

– Какое совпадение?

– Федор Иванович. Не знал, что он тоже…

– Тоже, – усмехнулся Ломов.

– Дай телефон, я отзову своих, – вдруг умоляюще попросил Николай. – Я сегодня хотел. Не успел.

– Да теперь уж мы сами отзовем. – Ломов достал из нагрудного кармана записную книжку администратора ресторана и спросил: – Кого будем отзывать? Телефоны здесь?

– Предпоследняя страница, – ответил Николай. – Три нижних номера.

Ломов открыл книжку в нужном месте, взглянул на ряды цифр и сказал:

– Фамилии тех, кто работает, давай. Зачем нам связные?

– Дай, я сам с ними свяжусь, – еще раз попросил Буздырь. Николай догадывался, что, выдав имена ребят, дежуривших у контрольных пунктов, он может сильно испортить им жизнь. Он даже подумал о худшем, но в нем еще теплилась надежда на благоприятный исход, на то, что по старой дружбе Федор Иванович не даст расправиться с ними, а потому он отгонял от себя мысли о самом страшном.

– Давай, давай имена, – терпеливо уговаривал его Ломов. – И, если можно, поскорее, у нас мало времени.

– Свяжи меня с Федором Ивановичем, – заплетающимся языком сказал Буздырь. Он уже начал пьянеть и оттого почувствовал облегчение. Боль ослабла, страх несколько притупился, а главное, появилось ощущение, что все это какой-то нелепый кошмарный сон, который обязательно закончится пробуждением в собственной постели.

– Давай имена, свяжу, – ответил Ломов, и Николай тут же объяснил, где искать фамилии и адреса своих питерских сотоварищей.

– Остальных я не знаю, – закончив, сказал он.

Ломов пролистал записную книжку, попросил подтвердить, те ли это фамилии, а затем поинтересовался:

– Остальные – это люди Владимира Алексеевича?

– Да, – кивнул Буздырь. – Он был в доле. Один бы я не потянул. Он взял Японию, Китай и Турцию.

– Они знают, что в «дипломате»? – спросил Ломов.

– Знают. Баксы.

– И все? Так это вы на баксы позарились? – не глядя на пленника, насмешливо спросил Ломов.

Только сейчас Николай понял, что дело гораздо серьезнее, чем он предполагал. Оказалось, что главным в чемоданчике были совсем не миллион долларов, а нечто гораздо более ценное. Это означало, что степень его вины вырастала до неизвестных ему пределов, а шансы на спасение уменьшались до минимума.

Как ему ни было плохо, Буздырь удивленно посмотрел на своего похитителя и дрожащим голосом произнес:

– Я ничего не знал. Никто ничего не знал.

– Но теперь-то знаешь, – тихим проникновенным голосом проговорил Ломов. – Хочешь еще водки?

– Свяжи меня с Федором Ивановичем, – вдруг страстно попросил Буздырь. – Пожалуйста! Мы с ним договоримся! Я знаю его лет десять… Ты же обещал.

– Да ради бога. – Ломов достал мобильный телефон, набрал номер и, немного выждав, громко заговорил: – Федор Иванович, это опять я. Все в порядке. Да, питерские есть. Остальных, говорит, не знает. Владимир Алексеевич. Они искали только деньги. Тут с вами Николай хочет поговорить.

Николай протянул к телефону руку, но Ломов отстранился от него и закончил:

– Понятно. Тогда до завтра.

– Что? Дай я скажу! – едва не закричал Буздырь.

– Тихо-тихо, – убирая трубку в карман, ответил Ломов. – Потом поговорите. Федор Иванович сейчас не может. На-ка, лучше глотни водчонки. – Ломов взял непочатую бутылку, открыл ее и сунул пленнику в руку. – Давай, давай, тебе полезно. Спокойнее спать будешь. Может, покурить хочешь?

– Да, – хрипло ответил Николай, и Ломов положил на топчан пачку сигарет с зажигалкой. Затем он поднялся со стула, еще раз взглянул на раненого пленника и вышел из комнатушки.

Оставшись в одиночестве, Буздырь приложился к горлышку, сделал несколько больших глотков и обессиленно отвалился к стене. Затем он долго прикуривал – сигарета пару раз вывалилась из губ, а зажигалка в прыгающей руке не желала работать.

Боль сделалась вполне терпимой, но мысли у администратора «Буревестника» начали путаться. Буздырь попытался проанализировать то, что он услышал от своего