столах, подобно крепостным стенам. Королева твердо решила в день своей инаугурации накормить весь город, а в его стенах проживают четыреста тысяч человек, не говоря уже о сотне тысяч гостей и жителей пригородов, также пришедших на праздник. Акробаты выделывали удивительные трюки, женщины и мужчины устраивали настоящие представления на натянутых между башнями веревках. Менестрели пели, актеры играли пьесы на импровизированных сценах. Профессиональные бойцы проводили поединки на секирах, посохах, мечах и щитах.

Прорицатели и монахи молились на перекрестках, но на них по большей части никто не обращал внимания.

Подготовка к великому празднику заняла всего несколько недель, поскольку после того, как в столице стало известно о смерти короля и мятеже Клейборна, прошло совсем немного времени. И, хотя кое-где возникали небольшие проблемы, настроение толпы было настолько приподнятым, что казалось, будто люди забыли обо всех своих неприятностях. Я наелся до отвала впервые после абсурдного прощального завтрака в Амберстоуне, заметно приободрился и решил прогуляться до холма с королевским дворцом, чтобы увидеть королеву на ее домашней территории.

Замок, как и большая часть города, сложили из белого песчаника, украшенного резьбой с изображением виноградной лозы, фруктов и фантастических животных в таких огромных количествах, что казалось, будто он окутан кружевами. Тут и там я видел тритонов из Форнланда, грифонов из Бонилле, красных лошадей из Эмелинса. Лица богов смотрели из всех углов, на одной из башен обитала стая сов, глядевших на веселившихся людей своими огромными желтыми глазами.

Королевский пир проходил за огромным столом, стоявшим во внутреннем дворе, и толпа зевак, в том числе автор этого письма, переходила от одних ворот к другим. Королева говорила мало, но выглядела довольной прошедшим днем, хотя и бросала редкие взгляды на молодого человека, который ей прислуживал, он был великолепно одет в голубое и серебряное, а на камзоле сверкали бриллиантовые булавки. Разведенная королева Леонора, мать Берлауды, сидела возле дочери с «триумфом на челе», как написал бы поэт. Она смотрела на пир, замок и толпу с таким выражением, как будто они принадлежали ей, – и, возможно, так и было.

Я увидел юную принцессу Флорию по левую руку от королевы, подобно сестре, она говорила мало, но смотрела по сторонам блестящими глазами воробья. Мать Флории, разведенная королева Натали, сидела рядом с дочкой и трещала без умолку.

Вокруг них расположились дворяне, в первую очередь – родственники королевы, и среди них Раундсилвер, друживший, как мне показалось, со всеми. Впрочем, я не имел никакого представления о том, какие отношения связывали членов этой семьи, да и между кем бы то ни было – кто знает, что скрывалось за приятным выражением лиц; вполне возможно, они думали, как бы незаметно добавить яд в чашу соседа.

Они ели лебедей, которых подавали жареными, но в полном оперении. Я не понимаю, как такое удается поварам.

Наглядевшись на очаровательную главную семью нашей страны, я вернулся в город и продолжил участвовать в пире. У меня имелась полная свобода, я знал, что во дворце у герцога меня ждет мягкая постель, мое состояние находилось в надежном месте и я решил позволить миру узнать о моем прекрасном расположении духа.

Я отыскал небольшую площадь под каштанами, встретил девушку, ученицу модистки: она успела выпить вина и намеревалась продолжить веселье. Я оказывал ей самые учтивые знаки внимания, пока ее брат, чем-то недовольный, не увел ее прочь.

Я уже писал тебе раньше о том, что братья – это зло?

Вот тебе еще один пример.

Но конец празднику положила погода, а не наступившая ночь. Над городом собрались тучи, и разразился жуткий ливень.

Лето, все еще бродившее по нашей стране, всего за несколько часов превратилось в зиму, я радовался, что ливень не застал меня в дороге, и поспешил во дворец герцога, в свою комнату, где мое сокровище продолжало лежать там, где я его оставил. Я растопил камин и заснул под теплым одеялом из кусачей шерсти.

Утром я утолил голод вместе с гостями, друзьями и членами семьи милорда герцога, некоторые из них были из Этельбайта или с Запада. Они ничего не знали о судьбе нашего города, поэтому именно мне пришлось сообщить им печальную новость. Боюсь, мой рассказ расстроил многих, ведь я не мог ничего сообщить о судьбе их друзей и родственников.

Трапеза в большом зале оказалась такой роскошной, что я испытал настоящее потрясение. Сначала мы подошли к Столу Кувшина, где Йомен Кувшина помог нам тщательно вымыть руки чистой ароматной водой. Затем настала очередь буфета, где всем вручили красивые чаши из дутого стекла, доверху наполненные вином – каждому свою, так что не приходилось ее делить с четырьмя или пятью другими гостями. А когда мы расселись, каждый получил льняную салфетку, вместо того чтобы всем вместе пользоваться скатертью. Каждому выдали ложку и вилку, хотя нож для трапезы, конечно, все принесли с собой.

Впрочем, ножи нам не потребовались, потому что на специальном столе находилась Разрезная доска, где три мастера резали мясо перед тем, как его подавали на стол. (Должен признаться, что я бы справился лучше.)

У меня сложилось впечатление, что герцога и его невесту связывает искренняя любовь. Они постоянно прикасались друг к другу, или держались за руки, или отпускали комплименты. Я получал огромное удовольствие, глядя на них.

После окончания трапезы герцог отвел меня в кабинет – комнату, наполненную сокровищами. Там стояли небольшие изящные статуэтки, высеченные из халцедона или гипса. Медали и золотые шкатулки, покрытые эмалью, украшенные мифологическими фигурками, миниатюрные портреты в драгоценных рамках, камеи с фигурами старых королей, тщательно очищенные древние монеты, выставленные на всеобщее обозрение, редкие минералы и фарфор с далекого Востока, а также кости животных и чудовищ.

Голубой потолок украшали изображения золотых астрологических фигур, а под ними стояло чучело василиска, перья которого бессильно повисли, а несущие смерть глаза заменили на стекло.

Я мог бы провести полдня, разглядывая убранство комнаты, но даже быстрый осмотр позволил оценить вкус герцога, показавшийся мне экстравагантным и чувственным. Маленькие статуи по большей части изображали обнаженных атлетов или воинов в моменты их высочайшего триумфа или опустошения, медальоны на драгоценных шкатулках хранили портреты королей, получивших смертельные ранения, или королев в момент последней агонии самоубийства. Весьма странные эпизоды, но мастерство художников было стилистически безупречно – эти произведения искусства явно создавали истинные мастера своего дела.

Я не знал, является ли это образцом вкуса в столице, или такова предрасположенность милорда герцога.

Герцог со своей стороны демонстрировал экстравагантность только в одежде – надетый на голое тело ослепительно