отслеживать твои перемещения, — пояснила я. — Это на всякий случай, но, думаю, все пройдет так, как мы запланировали. Готова?

— Да… — кивнула девушка.

— Тогда выходи из машины.

Ленская взяла пакет в руки, открыла дверь и вышла на улицу. Двигалась она неуверенной походкой, постоянно озираясь по сторонам.

Я подождала, когда она отойдет от машины на достаточное расстояние, после чего тоже вышла из салона. Вокруг было тихо, только свистел промозглый ветер, швыряя снег прямо в лицо.

Прячась за деревьями, я шла за Настей, не выпуская ее из виду. Меня девушка не видела, хотя постоянно оглядывалась назад. Про себя я выругалась — Ленская всем своим видом показывала, что приехала не одна, и если за ней следят, преступница сразу догадается, что у девушки есть прикрытие.

Делать нечего, придется проблемы решать по мере их поступления. В конце концов, картину ведь Настя положит туда, куда было велено, поэтому я надеялась, что Разанова не станет убивать Машу из-за того, что Ленская явилась на кладбище не одна.

Настя дошла до пустыря, впереди я увидела кресты могил. Пустырь за кладбищем одновременно служил мусорной свалкой, из-под снега виднелись старые надгробные венки, доски, искусственные цветы, пакеты из-под вина, сока и стеклянные бутылки.

Ленская остановилась в нерешительности, потом положила пакет возле мусорной свалки и, не оглядываясь, быстро пошла по направлению к машине. Она почти бежала, я буквально чувствовала обуявший девушку страх.

Дойдя до моей машины, Настя открыла дверцу и уселась в салон. Вскоре я заняла свое место на водительском сиденье.

— Что теперь? — спросила Настя.

— Теперь уезжаем, — я завела мотор.

— В смысле — уезжаем? — не поняла Ленская. — А как же картина? Маша?

— Успокойся, я знаю, что делаю, — я не стала вдаваться в подробности, выехала на дорогу и поехала по направлению к жилым домам.

Настя с тревогой смотрела на меня, ожидая объяснений. Я же отъехала на достаточное расстояние от кладбища, свернула на улицу, ведущую к домам. Машину припарковала так, что с дороги ее было не видно, поэтому если Разанова поедет на кладбище на автомобиле, она вряд ли заметит мой автомобиль.

— Теперь слушай меня внимательно, — обратилась я к Насте. — Машину я закрою, двери заблокирую. Открыть их можно будет только изнутри. Ни при каких условиях не выходи из салона, поняла? Что бы там ни происходило, сиди в машине! Мне придется оставить тебя, так как тут ты будешь в безопасности. Сейчас ты пересядешь на заднее сиденье, ляжешь, чтоб тебя не было видно. Хорошо?

— Хорошо… — эхом повторила Настя.

— Вот и отлично. Запомни, из машины не выходи! От этого зависит твоя жизнь.

Ленская пообещала выполнить мои требования. Я закрыла машину, сама достала телефон и включила программу, отслеживающую датчик, установленный на раму картины. Пока преступница полотно не забрала — датчик показывал координаты пустыря. Значит, у меня было время на то, чтоб вернуться на кладбище.

Я огляделась по сторонам. Вокруг — ни души, слежки я не заметила. До кладбища идти минут пятнадцать, по времени я успевала ровно к двенадцати ночи. Хабарову я не звонила, хотя у меня было огромное желание сообщить ему о месте нахождения картины, чтобы тот выслал группу захвата. Но если Разанова прослушивает звонки, операция будет сорвана, так просто преступница не явится на назначенное место. Значит, придется действовать в одиночку.

До кладбища я добралась за семь минут — короткими перебежками, постоянно прислушиваясь. Никаких машин по дороге не проезжало, выходит, Разанова собирается приехать на пустырь позже, выжидает время, чтобы Настя покинула кладбище. Что ж, я готова ждать сколько угодно, рано или поздно преступница придет за картиной.

Добравшись до пустыря, я снова посмотрела на датчик. Картина по-прежнему лежала на своем месте, значок не двигался.

Я подобралась ближе, смогла разглядеть пакет, в котором лежал холст. Без семи минут двенадцать… Никого поблизости нет.

Я вытащила револьвер и затаилась. Напряженно вслушиваясь и вглядываясь в темноту ночи, я ждала, когда появится преступница. Вдруг мне показалось, что где-то из глубины кладбища до меня доносится скрип снега под чьими-то шагами.

Неужели не показалось? Однако вскоре шаги стихли. Преступница — если это она — тоже выжидает, наверно, смотрит, нет ли поблизости Ленской.

Спустя несколько минут, показавшихся мне несколькими часами, я снова услышала шаги. Вскоре появилась черная фигура, которая неторопливо шла к мусорной свалке. Вокруг пустыря росли деревья, фигура скрывалась за черными стволами, двигалась похитительница медленно, постоянно прячась за деревьями. Я держала револьвер наготове, но наверняка попасть в преступницу не могла, мешали ветки и стволы.

Вот она показалась совсем рядом со свалкой. Я прицелилась, но убивать Разанову не собиралась — достаточно всего лишь ранить преступницу, чтобы лишить ее возможности действовать.

Однако меня опередили. Правая рука женщины вдруг метнулась вверх, я почувствовала резкую боль в правом плече. Палец нажал на курок, но раненая рука дернулась, я промахнулась. Противница открыла пальбу, и, если бы я вовремя не упала на землю, одна из пуль угодила бы мне в голову.

Должно быть, меня подвел отблеск на стволе револьвера, она заметила меня первой. Я стреляла по фигуре с земли, но ни один из выстрелов не попал в цель — женщина метнулась к стволу дерева, стрельбу вела из-за укрытия.

Моя рука отнималась, пришлось переложить оружие в левую руку, благо я метко стреляла с обеих рук. Пакет с картиной лежал на одинаковом расстоянии от нас, забрать его Разанова не могла, так как подставилась бы под пули. Черная фигура преступницы метнулась к другому стволу дерева, я поняла, что она уходит.

Я подползла к ближайшему дереву, поднялась на ноги и, выждав наиболее подходящий момент, перебежала к другому стволу, стараясь не выпускать Разанову из виду. Но подойти к ней ближе не могла — преступница палила из пистолета, стреляла она метко, чувствовалась снайперская подготовка.

Я понимала, что еще несколько минут — и она уйдет, поэтому пришлось идти на риск.

Я оценила расстояние до противницы. С одной стороны, деревья служили неплохим укрытием, но с другой — мешали передвигаться быстро, ветки царапали лицо, задевали рану на руке, рвали одежду. Боли я не чувствовала — только бешеный адреналин, заставляющий бросаться под пули и подвергать свою жизнь опасности.

Разанова метнулась к следующему стволу дерева, вскоре она доберется до самого кладбища с могильными крестами, мне уже виднелись отдельно стоящие надгробья. Я выбежала из-за своего укрытия и, не обращая внимания на свистевшие пули, бросилась за преступницей.

Она не ожидала столь стремительной атаки, я же палила из револьвера, даже