А на вершине ты можешь почувствовать кратко

что справляешься с весом

Но когда каждое утро с одной и той же горы

наблюдаешь за временем охолостелым

То понимаешь – труды слов твоих тщетны

*

Прошлой зимой я смотрела дельфину в глаза

он лежал на галечном пляже и сиял как мокрая шина

Ожившие мухи кишели в розах глазниц

и острые частые зубы были так беззащитны между виниловых губ

Его белый бок от горячего солнца стал ржавым

как копченая сайра на зимних прилавках Москвы

Мне было неясно

тугой его торс раздуло от газов

или он был таким крепким

при жизни

Я побоялась коснуться блестящей спины

теперь жалею об этом

*

Я меряю время письмом

мой год: шесть месяцев прозы шесть месяцев слепоты

Шила Хети писала что женщина как никто

чувствует время

С ней не поспоришь

Я продвигаюсь вперед

и вижу линии складок у напряженных губ

С каждым днем они глубже

про себя я их называю линией смерти

Прозрачной становится прядь

Хирург разрезал десну

подточил челюстную кость

и в пазуху положил костную крошку быка

Теперь я размышляю: стала ли я хоть немного быком?

Они двигают зубы

и мне представляется что человек

именно так двигает русло реки

Но помню

движенье тектонических плит остановить невозможно

Земля даст трещину

гора сделает медленный шаг

обнажит темное сердце

а волна съест поселенья

Они режут меня чтобы длить мое тело вперед

Они прописали мне крепкие капы чтобы сберечь мои зубы

Но я видела белый шлифованный след на желтой эмали

зубы трутся и каждая ночь давит на них своим весом

Я бы могла мерять время потерянными зубами

Есть средство которым они двигают зубы

есть тонкие острые иглы

они ими шьют мои десны

чтобы продлить меня дольше

Утро петляет светом

Дым тянется над площадкой

Я живу здесь

в этом тяжелом дне

кажется что закат это всего лишь

зеленая вспышка над горизонтом

Соль тяжелого сна хрустит между пальцев

В пыльной подушке я прячу свой выдох

Нет ничего что могло бы меня пробудить

и свергнуть время печали

Время тяжелее печали

О чем я думаю

О чем я думаю в ванной по утрам

С утра прочитала заметку одного поэта о книге другого поэта, в конце которой первый поэт пишет, что второй поэт занимает метапозицию.

Этот второй поэт имеет в виду, что стоит помнить, что мы – всего лишь приматы. Как горилла Коко, которую научили говорить на жестовом языке. Все мы – болтаемся в коммуникационных провалах.

Откуда они вообще знают, что чувствовала Коко?

Я плакала, когда она умерла.

Я часто думаю о Коко. Это, конечно, милая и грустная история. Но ученые критикуют эксперимент, потому что о нем нет ни одной научной статьи. Следовательно – нет подтверждения тому, что Коко действительно была той, кого мы видим в роликах на Youtube.

Думаю о раке груди. Раздеваясь в ванной, смотрю в зеркало на свое тело.

Мое тело зреет, но между ключицами. Все еще не выцвела татуировка времен увлечения эзотерикой – прозрачный лотос с коричневой сердцевиной.

Думаю о раке груди. Еще не проснувшись, пальцем прохожу вокруг соска и жду, что где-то там, внутри волокнистой железы, есть смертоносные сгустки. Думаю о коричневых глазах своей бабки. Они искрились тревогой, когда она со мной говорила.

О метапозиции.

О Троянском коне Моник Виттиг. Она допускала универсализацию опыта миноритарных групп, чтобы этот опыт попал в литературный канон.

О метапозиции.

Не чувствую себя ни гориллой Коко, ни самкой бонобо. В часы дереализации вижу себя со стороны: она сидит на порожке балкона и слушает, как дети вопят на площадке для игр.

Размышляю о свете. Я устала от вечного противопоставления света и тьмы. Чаще всего я думаю: когда зажигается свет, темнота не исчезает. Она здесь, как пыль.

В чем отличие прозы от поэзии?

В приступе утренней тревоги ничего не чувствую, кроме удушья, и вспоминаю – нужно выпить таблетки.

О грязном белье. Я так устала, что стирка бесполезна, через два дня носки уже пахнут, а коленки на вельветовых брюках пузырятся. До сих пор не придумали способ выглядеть опрятно и обходиться без стирки. Смотрю на гору белья в бирюзовой корзине. Знаю, чем она пахнет, она пахнет кожным жиром и псиной, простыни кажутся влажными.

Вспоминаю сны. Один и тот же мотив – никак не могу поймать такси, чтобы уехать в аэропорт и, наконец, выбраться из города детства.

О письме. Раньше мне казалось, что каждое написанное мной стихотворение обязано как бы отменять прежнее. Мне казалось, что текст за текстом я создаю события. Они, как вспышки стробоскопа, освещают темную комнату, и каждая новая вспышка не помнит прежней, потому что существует в отдельной секунде, сама по себе.

Но теперь мне хочется сравнить письмо с подлеском.

Письмо – мутная путаница кустарников и трав в