Хронические пешеходы радовались этой справедливости, как крестьяне и рабочие ‒ революции, когда автомобилисты рядом с ними жалобно причитали, вкушая все прелести часа пик в московском метро. Правда, радость была недолгой, потому что количество людей в метро и на автобусных остановках резко выросло, и вольным людям, пользовавшимся общественным транспортом всегда, пришлось на себе ощутить, насколько велико, многогранно и многолико это общество: с одной стороны их теснят к дверям с криками «Выходим! ВЫХОДИМ! ВЫ-ХО-ДИМ!!!», хотя это совершенно не их станция, с другой стороны человек пять, выстроив из портфелей стену из щитов на манер викингов, принимают на себя удар волны, пытающейся ворваться в вагон. В такую секунду одновременно человек ощущает ненависть ко всему роду человеческому, скорбь по собственной бренной участи, думает «за что мне всё это?» и немного жалеет тех бедолаг, которые оказались ближе к дверям.

Эта картина представилась мне так ясно, когда я охватила мысленным взором всю перспективу, открывшуюся нам после злополучного смс отца. Не то, что бы я боялась метро ‒ уже много лет я катаюсь общественным транспортом, а вот у моей матушки каждый спуск в подземку вызывает сильный стресс. Моя шальная императрица предпочитает машины, спокойные свободные дороги, и от перспективы лезть в метро я тряслась именно из-за неё. Но не это было самым страшным: до метро нужно было ещё добраться. Это значило два километра через занесённые снегом дворы.

Никогда в жизни я так не сочувствовала Наполеону, как в этот день. Я просто хотела покинуть Россию, забрав с собой свой скромный груз. Я просто хотела уехать, пожелав всем счастья и по возможности любви. Но вместо простого отступления нас ждал коллапс ‒ тяжеленный чемодан не катился по рыхлому снегу, его приходилось волоком тянуть за собой, как бурлаку на Волге. Медленно ползшая за мной махина расширяла и утрамбовывала утреннюю тропинку, и завидевшие это пешеходы тут же спешили пройти облагороженным нами маршрутом. Через несколько минут таскания чемодана, от которого выворачивало наизнанку суставы и лёгкие, делалось невыносимо жарко и тяжело дышать, за мной скопилась толпа недовольных людей, которые, видя тонкую и звонкую барышню с тяжелейшим чемоданом, тормозящую движение, недовольно фыркали, кашляли, сопели. Особенно рисковые пытались обгонять по обочинам, выпрыгивая передо мной и оставляя горки снега на пути моего импровизированного катка. Другие оставались топтаться сзади и то и дело недовольно выкрикивали: «А нельзя ли побыстрее?!»

Мама ускакала вперёд с более лёгким кабин-багажом. Она то и дело пыталась вернуться и забрать у меня чемодан, я то и дело отгоняла её обратно, отдыхать и ждать меня. Пару раз мы пытались поймать такси: один раз мне поплохело от того, что поездка по заснеженной Москве до несчастного вокзала стоила две тысячи рублей, второй раз ‒ потому что путь мог занять полтора часа. Если мы ещё готовы были потратить прилично денег на такси, то опоздать на рейс точно не входило в наши планы.

Спустя полчаса колупаний, мы всё же добрались до красной сияющей буквы «М». Никогда в жизни я так не радовалась вывеске метро: это значило, что ещё немного, и чемодан можно будет катить, что холодный воздух не будет рвать лёгкие, и слёзы от усилий и нервного смеха перестанут въедаться в щёки. А потом рыкнул здравый смысл: люди. В метро были люди. И не просто люди, а остатки от часа пик: опаздывающие на работу и учёбу, позволившие себе проспать и никуда не торопящиеся или же, наоборот, те, кто пытались во что бы то ни стало успеть к началу рабочего дня.

Нам не пришлось даже поднимать чемоданы, нас с ними внесли волной в вагон. Нашей целью было закрепиться на ближайшие пять станций: мы сели на чемоданы, схватились за поручни и приготовились. На протяжении перегона люди вели себя спокойно и тихо, кто-то сочувствующе посматривал на нас, кто-то с завистью смотрел на большой оранжевый чемодан, думая, что мы улетаем отдыхать. Когда же поезд останавливался, раздавался металлический свистоскрип и мелодичный голос сообщал название станции, мы разыгрывали сцену из «Титаника» ‒ хватались друг за друга и пытались во что бы то ни стало не отпускать. Ломившиеся в вагон люди активно пинали чемоданы, тесня всех, кто был в вагоне; те расходились, чемоданы катились на свободные места, и так под конец пути, когда нам нужно было делать пересадку, мы с мамой преодолели два вагона, соединённых «гармошкой».

Видимо, на кольцевой ветке мы пересекли какую-то границу кругов ада, потому что дальше перелёт в Мальпензу, в Милан, прошёл спокойно, а оттуда мы нормально и без нервов добрались до Пармы. А может, наши нервы просто остались зарытыми в свежем февральском снегу вместе с автомобилями тех несчастных, которые до следующего потепления будут вынуждены ездить на работу общественным транспортом.

Когда мы вышли на улицу в аэропорту Милана и увидели свежую зелёную травку, пробивающуюся возле проезжей части, таскание чемоданов по сугробам казалось страшным сном. Прогноз погоды в Италии внезапных снегопадов не предвещал.

Римские выходные

Рим ‒ вечный город. Это одна из туристических столиц мира, куда сотни тысяч путешественников каждый год отправляются с целью найти что-то для себя: прикосновение к прекрасному, общение с отголосками минувших веков или же весёлую вечеринку в компании наследников этой великой культуры. В глубине души каждый, кто ступает на землю Рима, на мощёные булыжником мостовые в историческом центре или даже на ровненький асфальт в более новых районах города, ‒ каждый надеется, что эта поездка откроет какую-то новую, неизведанную страницу его жизни.

В качестве лирического отступления я, как человек побывавший во многих странах, хочу спросить: зачем люди путешествуют? Вернее, откуда взялось никому не нужное направление «культурного туризма», когда группу туристов, которым кто-то сказал, что Колизей ‒ это must see всех времен и народов, грузят в автобус, проводят по руинам, иногда заставляя мокнуть под дождём и выслушивать гигабайты информации: а в глазах одной половины группы читается «поесть бы», а вторая половина думает, где ближайший туалет.