Неужели она появилась так поздно, потому что надеялась, что меня здесь не будет?

Я могу уйти.

Если она этого хочет, я уйду.

Видит Бог, я сделаю для нее все, что угодно.

Но настойчивый голос в моей голове шепчет, что, возможно, только возможно, она хочет побыть здесь, со мной, в темноте.

Никаких любопытных взглядов с балкона. Никаких смеющихся детей, ныряющих бомбой в бассейн.

Только она и я, в бархатной тени.

Я тихонько прохожу по своему кабинету. Здесь горит лишь одна лампа, от которой исходит тусклое свечение, но я все равно выключаю ее. Когда я подхожу к двери, мои шаги становятся тише, их звук поглощается потертым ковром.

Я хватаюсь за дверную ручку. Зажмуриваюсь и прислушиваюсь к бешеному стуку своего сердца.

Затем я с шипением делаю глубокий вдох, поворачиваю ручку и выхожу во двор.

Пять

Элси

Я сказала себе, что не приду. Что могла бы провести целый день вдали от него, ведь, черт возьми, я не наркоманка, жаждущая дозы.

Но вот я здесь, иду босиком по двору, каменные плитки все еще хранят тепло от солнечного света. Луна — вместе с тысячами сверкающих звезд — сияет над головой, но я смотрю на свет в его кабинете, опуская свой матрас на воду.

Золотистое сияние такое слабое, что едва пробивается под дверь. Если бы я не смотрела, то пропустила бы, как оно гаснет. Все стихает, темнота становится глубже, и затем не остается ничего, кроме теней и тишины.

Я с трудом перевожу дыхание.

Он идет?

Он ушел?

Ночной ветерок стал прохладнее, овевает мою обнаженную кожу, и от него бегут мурашки. Я ерзаю на своем матрасе, будучи измученной и обеспокоенной, и с трудом сдерживаю стон от того, как сильно хочу смотрителя.

Если он уйдет, если вернется в свою квартиру или же взглянет на меня и отвернется…

Я этого не вынесу.

— Пожалуйста, — шепчу я, хотя он меня не слышит.

Мои губы дрожат, я так напряжена. Затем тихий удар эхом разносится по двору, и я дергаюсь так сильно, что чуть не падаю.

— О Боже мой. О Боже мой, — бормочу я себе под нос, устраиваясь поудобнее на своем месте.

Мое сердце колотится так, словно я стою на вершине самого высокого трамплина для прыжков в воду.

— Так, ладно.

— Элси, — тихо прозвучал низкий голос.

Его ботинки застучали по плитке. Я вглядываюсь в темноту, но луна слишком яркая и ослепляет меня.

Я его не вижу.

Но он видит меня.

Он кружит вокруг. Крадется вдоль края бассейна, ветерок доносит до меня его хриплое дыхание. И я в ловушке, пригвождена к месту его пристальным взглядом, и, Боже, я никогда не чувствовала себя такой разгоряченной, нуждающейся и напряженной.

— Пожалуйста, — шепчу я снова.

Я не могу ясно мыслить. Не могу думать. Только не сейчас, когда он так близко.

— Ты знаешь, кто я?

Я вытягиваю шею, пытаясь понять, откуда прозвучал вопрос.

— Д-да. Вы мистер Таннер.

Наступает пауза, и я почти слышу, как он улыбается.

— Просто Таннер.

— Смотритель, — заканчиваю я, будто он не знает. Затем, набравшись смелости, добавляю: — Я надеялась, что вы будете здесь.

Молчание затягивается.

Я напрягаюсь, чтобы услышать, что он говорит, или же кашляет, или еще что-нибудь, но мой матрас медленно плывет по течению, и я теряю представление о том, где нахожусь. Вокруг нет ничего, кроме луны, звезд и его глубокого, хрипловатого голоса, доносящегося до меня.

— Это так, Элси? Почему?

Я облизываю губы.

Подбираю слова, но ничего другого не приходит на ум.

— Мне нравится, когда ты наблюдаешь за мной.

Резкий вдох.

Он прорывается сквозь тишину, и я быстро поворачиваю голову, чтобы найти его. От этого движения мой матрас начинает вращаться быстрее, и я протягиваю руку, тщетно желая коснуться его сильной груди.

Когда он снова заговаривает, его голос звучит еще грубее. — Действительно, Элси? Хорошо.

Ботинки стучат по плитке, и я мотаю головой. Слышен шелест ткани.

— Потому что мне нравится наблюдать за тобой. Нравятся твои блестящие красивые волосы.

Что-то мягкое падает на шезлонг.

— Мне нравятся твои большие голубые глаза.

Раздается шорох, словно жужжание мухи.

— Но больше всего на свете мне нравится смотреть, как подпрыгивают твои сочные сиськи, когда ты идешь. Мне нравится округлость твоих бедер, созданных для того, чтобы их сжимали такие большие руки, как у меня. Я хочу оставить на них свои чертовы отпечатки пальцев.

Он делает паузу. Затем тихо спрашивает: — Это нормально, Элси? Нормально, что мне нравятся твои сладкие сиськи?

Я киваю так быстро, что мой матрас раскачивается. Затем хватаюсь за бортики, чтобы удержаться на плаву, и хриплю: — Д-да. Это определенно нормально.

Пауза затягивается. Так долго, что я не могу дышать. Затем о плитку ударяется сброшенный ботинок.

— Отлично.

Я знаю, когда он заходит в бассейн. Я бы узнала это, даже если бы заткнула уши, и даже если бы повязка на глазах скрывала от меня его тень. Как только его тело касается поверхности воды, между моими бедрами учащается пульсация.

— Таннер, — шепчу я.

Мой матрас покачивается на воде. Он приближается и появляется в лунном свете, и теперь я могу его видеть. Его широкие плечи и плотную грудь, испещренные шрамами и поросшие волосками. Его соски напоминают темные диски, а лицо в полумраке кажется суровым, и страх с вожделением пробегают по моей спине.

Я его не боюсь.

Не совсем.

Но мне нравится, насколько он крупнее меня. Насколько сильнее. То, как он хмуро смотрит на меня, пробираясь сквозь воду.

Таннер останавливается рядом с моим матрасом, нависая надо мной и заслоняя луну. Я хочу повернуться и всмотреться в воду — попытаться понять, полностью ли он обнажен — но, слава Богу, останавливаю себя.

Его грудь вздымается, посылая крошечные волны подо мной.

— Значит, ты все-таки плаваешь.

Уголок его губ приподнимается.

— Иногда. Когда меня манит прекрасная русалка.

Он был там.

Меня охватывает чувство уверенности. Таннер был сегодня в аквариуме. Я не схожу с ума, и я не единственная, кто одержим. Он хочет меня так же сильно, как и я его.

К черту все.

Пора набраться храбрости.

Я выпрямляюсь, оседлав свой матрас, и притягиваю его лицо к своему.

Шесть

Таннер

Я нехороший человек. Всегда так считал, но, прижимая эту молодую женщину к своей груди,