class="p1">Он идеален.

Когда мое тело достаточно успокоилось, я с облегчением возвращаюсь в аквариум и ныряю в прохладный резервуар.

В воде мимо меня проносятся рыбки, большой голубой омар неторопливо скользит по гальке внизу, и мои горящие щеки загораются, когда я улыбаюсь и машу маленьким детям через стекло.

Я стараюсь дышать ровно, чтобы дыхание выглядело естественным. Втягивая воздух, я кружусь колесом.

Детям это нравится. Они прыгают и машут, показывают пальцами и болтают, их маленькие рты беззвучно шевелятся за стеклом.

Я плохо вижу. У меня получается открыть глаза под водой, но все как в тумане. Должно быть, именно из-за этого мне кажется, что я вижу его. Мой измученный горем мозг галлюцинирует о смотрителе, его размытый силуэт фигурирует за стеклом. Я так сильно тоскую по нему, что представляю его перед своими глазами.

Потому что, когда я выныриваю на поверхность — мое сердце бешено колотится в груди — я вытираю лицо и смотрю вниз, на толпу, но его там нет.

Возможно, я сошла с ума.

Вчера он не захотел со мной разговаривать.

С какой стати ему быть здесь?

Четыре

Таннер

Это было ошибкой. У меня, черт возьми, нет никакого права находиться здесь и красть кусочки информации о жизни девушки из бассейна. Не то чтобы я это планировал — я не такой уж подонок. Но когда этим утром я увидел, как она несется через двор, перекинув через плечо какую-то странную блестящую тряпку, мне вдруг захотелось догнать ее.

Мне нужно было донести до нее, что вчера я не собирался ей грубить. Не желал, чтобы ее пухлая нижняя губа задрожала. И ни в коем случае не хотел огорчать ее, даже на секунду, и осознание того, что я это сделал, съедает меня изнутри.

Поэтому я решил поговорить с ней.

Сказать, что мне жаль, и покончить с этим.

Но к тому времени, как я, прихрамывая, вышел вслед за ней на тротуар — воздух дрожал от жары — она была уже слишком далеко. Ее милая попка покачивалась в шортах, когда она шла, сланцы шлепали по тротуару, и у меня пересохло во рту.

Несмотря на хромоту, я старался бежать все быстрее, кряхтя от боли, но прежде чем я догнал ее, она свернула с дороги к аквариуму. И я просто…

Я должен был узнать.

Чем она занимается. Нравится ли ей это. Думает ли она когда-нибудь обо мне также, как я.

Вот и все.

Вполне логично, что она одна из тех актрис-русалок. Ей подходит все это, от светлых блестящих волос до жемчужно-розовых ногтей. И у нее неплохо получается — это видно по тому, как дети улыбаются и показывают на нее пальцами, как они теснятся поближе к стеклу, пытаясь прикоснуться к ней.

Я понимаю, что они чувствуют. Мысленно я тоже прижимаюсь к этому стеклу.

Хорошо, что этого не происходит на самом деле. Что у меня еще сохранились остатки здравого смысла, потому что внутри аквариума ее взгляд, кажется, зацепился за меня. Она вглядывается внимательнее, щурясь сквозь воду, из ее носа вырывается поток пузырьков.

Она увидела меня.

По моей спине стекает струйка пота.

Нет, нет, я не готов к этому.

Если она увидит меня здесь и узнает, как сильно я привязался к ней… Я, с моей бородой, шрамами и габаритами.

Она будет в ужасе.

Нет. Я не могу напугать ее снова.

Я отхожу от толпы, окружившей аквариум, и, прихрамывая, укрываюсь в тени. Элси выплывает на поверхность и высовывает голову над краем аквариума, высматривая меня.

Я прижимаюсь спиной к стене, тяжело дыша.

Через долгую минуту, когда дети начинают звать ее, она качает головой и снова уходит под воду. И я остаюсь стоять неподвижно, мое сердце бешено колотится в груди, а стыд и страстное желание скапливаются у меня внутри.

Я не должен быть здесь.

Никогда не должен находиться рядом с ней.

Я бросаю на нее последний взгляд, а затем отворачиваюсь.

* * *

Обычно каждый вечер после ужина она, как по часам, спускается к бассейну. Элси пунктуальна, как восход и закат. Но сегодня вечером я жду ее в своем кабинете в полном одиночестве, а она так и не появляется.

С каждой минутой я все ближе подбираюсь к окну, вцепившись в подоконник побелевшими костяшками пальцев. Каждый мой вдох становится все тяжелее, стекло запотевает, а она все не приходит.

Я напугал ее. Прогнал прочь.

Это моя вина.

Блядь.

Должно быть, она увидела меня в аквариуме. Или как я гнался за ней по улице, словно какой-то психопат.

Элси, должно быть, наконец-то поняла, насколько я одержим, и увидела, как я отчаянно хочу ее, задыхаясь от желания.

Конечно же, ее здесь нет.

С чего бы такой красивой молодой женщине, как она, хотеть быть рядом с седым старым ублюдком, как я? Мне за сорок. Я вдвое старше нее.

Она права, что держится подальше.

Господи Иисусе.

Я заставляю затекшие пальцы опустить жалюзи и возвращаюсь в свой кабинет. Здесь прохладно, темно и тихо, и, когда я оглядываюсь вокруг, от скудного беспорядка моей жизни у меня в животе разверзается пропасть одиночества.

Горы бумаг на моем столе, до которых никому нет дела, несмотря на то, что я их заполняю.

Инструменты, к которым я прикасался чаще, чем к другому человеку.

Машинка для стрижки моей бороды, которую я приобрел в порыве безумия, решив, что смогу привести себя в порядок ради Элси. Что ей это может понравиться.

Она лежит будучи нераспакованной, брошенная на мой стол, где я с трепетом разглядываю ее с тех пор, как купил. Я даже не вынимал ее из коробки, и этим все сказано.

Я не заслуживаю такой девушки, как Элси.

Снаружи, со стороны бассейна, раздается тихий стук, и я замираю, дыхание внезапно учащается. Уже поздно — гораздо позднее, чем она обычно спускается. Солнце село больше часа назад, и теперь уже луна высоко сияет над чернильно-черной водой. Но стоит мне отодвинуть жалюзи на дюйм от стекла, как я вижу силуэт, который бы узнал где угодно.

Элси.

Она лавирует между шезлонгами, опираясь лишь на собственную память. Ее голень задевает угол, и раздается еще один тихий стук, когда шезлонг подпрыгивает на брусчатке, но она не останавливается. Ее тень движется быстро, целеустремленно, и даже через стекло я слышу шуршание ее матраса, когда она оттаскивает его от стены.

Она пришла.