Шрифт:
Закладка:
Вторым по старшинству (я в этом не уверен) был, видимо, Андрей. Я знаю по имени только одного родственника из этой ветви, Якова Андреевича, вероятно уже племянника моего деда. Он (скорее всего, уже его сын?) пребывал в очень почетном на деревне звании агронома. Их дом отделялся от дедова дома деревянным домишком Буды (на моей памяти была такая бабка) и отличался планировкой. Он был поставлен к улице торцом в отличие принятой на Рязанщине вытянутой вдоль улицы схемы. В этом доме водились диковины. Помню, какую-то чугунную фигуру оленя или другого зверя на массивной подставке, очевидно каслинского литья — часть письменного прибора (?). Был там графин с белой фигурой сидящей свиньи внутри на дне. Гиляровский упоминает, что такие графины подавались по особому заказу в ресторанах и оставались в собственности заказчика. Графин этот, каким-то образом некоторое время обретался у нас в Кипчакове, как и некоторая резная шкатулка под черное дерево величиной со средний ящик для почтовой посылки. От семейства Якова Андреевича (или самого Андрея?) происходит Борис Кузьмич Новиков, известный артист, по родству приходящийся мне, как и моему двоюродному брату Анатолию, троюродным братом. Однажды мою маму ребенком привели к дяде Андрею славить Христа. Конечно, ее научили славословию, и горластая девочка с порога заголосила: «Рождество, твою Мать Богородица!» Дядя много смеялся и на радостях подарил солистке двугривенный. В другой раз, несколько позже, в игре «дочки-матери» она, как заботливая мать, накормила подопечных ребятишек семенами белены, похожими на маковые. Ребята «полезли на стенку», и их отпаивали молоком.
Мой дед Петр Емельянович Новичков родился в 1870 г. Как наследник хозяйства родителей он был обязан содержать их до старости. Будучи молодым парнем, он работал на молотьбе в своем приходском селе Петрово, и управлялся с молотилкой, состоящей из барабана с конным приводом. Там он и приметил себе невесту. В числе многих поденщиц она приходила туда на молотьбу. Отец молодицы, а стало быть по бабушкиной линии и мой прадед Тимофей, был родом из с. Зимарово того же Ряжского уезда. В это время он работал путевым обходчиком при ст. Ряжск. За спасение железнодорожного моста через р. Ранова перед Ряжском (не ведаю, в чем это спасение выражалось, возможно, в половодье) он был награжден солидной денежной премией. Человек вспыльчивого и в чем-то может быть безудержного нрава, он имел прозвище — Тимофей Горячий.
Однажды моя мама в детстве гостила у деда с бабкой. Обед был праздничный. Подавались щи с мясом, картошка, каша. Съели щи, съели картошку, а каша потерялась. Бабка хлопает себя по бедрам: куда же я ее подевала? А дед наскакивает на нее с кулаками (не бьет!):
— Где каша? Сейчас подавай сюда кашу!
А каша все не находится. А тут еще в это время нищий заходил. Украл?! Дед выскочил на улицу, а нищий уже далековато по порядку отошел, кричит:
— Эй, ты! Иди сюда, иди, кому говорят!
Трясет нищего — где каша? Все куски из его сумы вывалил на стол — нет каши. Тут бабка всполошилась: «А, боже мой! Да вот же она, каша!» Оказалось, бабка поставила чугунок с кашей остудить в ведро с холодной водой и запамятовала. Новая вспышка гнева быстро сошла на убыль. Нищенские куски немедленно выкидываются в лохань с помоями для коровы, сам нищий с дикими извинениями награждается двумя караваями целых хлебов и выпроваживается с честью. Спокойный характером сын его укорял отца: «Ну вот, человека обидел».
— Чегой-то я его обидел? Ничего я его не обидел! Куски его вон в лоханке, а хлеба он получил довольно.
Вот эта самая горячность через мать частично передалась и мне, но в гораздо большей степени младшему брату Вите.
Обвенчанные молодожены, мои дед и бабка, остались жить в семье с родителями. По некоторым отрывочным воспоминаниям мамы моей, житье молодой жены в новой семье не было сладким. А все из-за вздорного характера свекрови, бабки Феклы.
«Будет бить тебя муж привередник И свекровь в три погибели гнуть».Муж-то ее жалел. Зато свекровь!.. Во время обеда сноха должна была стоять перед столом и по требованию или по порядку вовремя подавать на стол что полагается. Сама она могла время от времени подойти и скромно зачерпнуть ложечкой с подставленным под нее кусочком хлебца и отхлебнуть. Однажды по какому-то случаю молодой муж попытался заступиться за жену. Мать его Фекла в бешенстве выскочила на улицу и заорала: «Староста! Эй, староста! Сюда!» Непочтительного сына Петрушку выпороли и заперли на ночь в холодную.
Тем не менее молодая имела средства. Ее отец Тимофей выделил из полученных премиальных 600 руб. на приданое своим четырем дочерям. Выходит, молодая жена принесла в дом целых 150 руб., по тому времени сумму немалую, а для деревни тем более. Часть из этих средств они потратили на постройку нового дома. Прежний саманный находился на противоположной стороне улицы, и мне дед показывал этот «бугор жизни». Новый дом был кирпичный и выделялся аркой с воротами во двор и железной крышей на фоне обычных соломенных. Но главным ее желанием, неотступной мечтой было дать своим детям образование, чтобы они смогли преодолеть нищенскую долю крестьянского бытия. Но ее мечте не суждено было сбыться. Горячая и порывистая в работе Пелагея в лютый мороз пошла на речку полоскать белье и простудилась. Видимо, это было воспаление легких, как говорят — скоротечная чахотка. Она быстро скончалась, оставив мужа вдовцом, а четверых детей сиротами.
По словам моей мамы, бабка ее Фекла Семеновна была по характеру взгальная, крикливая. Вечерней порой заигравшихся на горке с санками 7-10-летних внучат гнала с хворостиной в руках домой, ласково приговаривая: «Бляди! Работать надо, хлудцы тесать. Вас, бездельниц, замуж никто не возьмет». Но была она рукодельница и мастерица на пряжу, на тканье, на всякое соленье и т.п. Это мастерство в какой-то мере переняла младшая внучка Елизавета, моя мама. Старшая Анюта по сиротству своему с престарелыми дедом и бабкой была задергана основной работой по хозяйству и в рукоделье преуспела меньше. А младшая Елизавета научилась и прясть, и ткать, и вязать. Однажды ее даже сдавали в
