Познакомившись с романистом, герцогиня по достоинству оценила ум и весёлый нрав собеседника; не оставил её равнодушным и живой разговор с молодым человеком. Не понравилось вчерашней светской львице другое – прямолинейность визави. Этот мальчишка вёл себя как слон в посудной лавке. Он, не стесняясь, домогался. Кем он себя возомнил?! Нахал! Хотя в душе герцогиня, конечно, ликовала! Если по отношению к ней проявляет пылкость столь юное дарование, значит, есть ещё порох в пороховнице, посмеивалась она про себя. Тем не менее «нахала» пришлось осадить. Всяк сверчок знай свой шесток. Так-то.

Первый штурм был с лёгкостью отбит. Далее Оноре оставалось либо, зализав раны (то бишь обиду), развернуться и, послав всё к чёрту, двигаться дальше; либо, закусив удила, броситься в очередную атаку. Оноре не привык отступать. Даже неся большие потери, его боевая конница была способна вынести и не такое. Он был упрям, дерзок и до неприличия молод – необходимые качества для успешного канонира, осаждающего мощную твердыню. Крепость на то и крепость, чтоб её завоёвывать, иначе это и не крепость вовсе. А потому в ход пошло крайнее средство – всё та же жалость. У него, обращается Оноре к герцогине, никогда не было настоящего друга – это ли не несчастье?! Вот и теперь он одинок, а женщина, которая ему нравится, холодна и надменна. Она даже боится сделать шаг навстречу. Все женщины слишком самолюбивы, чтобы жертвовать собой ради несчастного влюблённого, упрекает Оноре герцогиню; и тут же добавляет: хотя любая из них лишь тогда хороша для мужчины, когда она покоряется ему – своему господину…

Нахал. Он слишком самоуверен, этот сын бывшего армейского интенданта. Но умён, плутишка. А ещё… слишком молод и неопытен. А потому столь заносчив…

Герцогиня сердилась. Но только внешне. Потому что понимала: этого наглеца вряд ли стоило отталкивать. Он будет хорошим другом. И, кто знает, при ином раскладе даже… любовником. Впрочем, это ещё стоило заслужить. А пока… пока этот малый всего лишь наломал дров. Всё то же: всяк сверчок знай свой шесток.

Оноре всё понял: герцогиня – ещё та твердыня. Но не неприступная. Она слишком сентиментальна, чтобы не поверить ему. Именно это, сентиментальность, и станет первой брешью для доступа к сердцу дамы. Смешно, она предлагает ему всего лишь дружбу! Какая дружба может быть между мужчиной и женщиной? Разве между братом и сестрой. В иных обстоятельствах – либо любовь, либо… ничего.

«Дружба – это химера, за которой я вечно устремляюсь в погоню, несмотря на разочарования, часто выпадающие на мою долю, – пишет в сердцах Оноре. – С детских лет, еще в коллеже, я искал не друзей, а одного-единственного друга. На сей счет я разделяю мнение Лафонтена, но я до сих пор еще не нашел того, что в самых радужных красках рисует мне романтическое и взыскательное воображение… Однако мне приятно думать, что есть такие натуры, которые сразу же понимают и по достоинству оценивают друг друга. Ваше предложение, сударыня, так прекрасно и так лестно для меня, что я далек от мысли отклонить его»{113}.

Пасть к женским ногам, уничтожив себя словесно, – о, как это нравится дамам! Унизить, оскорбить, растоптать, чтобы потом… приблизить. Эти женщины – они все сумасшедшие! Да, да, жалость – это таран!

«Во мне всего пять футов и два дюйма роста, но я вобрал в себя множество самых несообразных и даже противоречивых качеств; вот почему те, кто скажет, что я тщеславен, расточителен, упрям, легкомыслен, непоследователен, самонадеян, небрежен, ленив, неусидчив, безрассуден, непостоянен, болтлив, бестактен, невежествен, невежлив, сварлив, переменчив, будут в такой же мере правы, как и те, кто станет утверждать, что я бережлив, скромен, мужествен, упорен, энергичен, непривередлив, трудолюбив, постоянен, молчалив, тонок, учтив и неизменно весел. Тот, кто назовет меня трусом, ошибется не больше, чем тот, кто назовет меня храбрецом… Я всего лишь послушный инструмент, на котором играют обстоятельства»{114}.

Потом будет ещё одно письмо, в котором Оноре, убитый горем, расскажет герцогине о смерти младшей сестры Лоранс. Послание окажется по назначению. Сердцеед не скупится на эпитеты; мало того, он обращается к г-же д’Абрантес[33] (напомню, ему 26, а даме – 42) на «ты» и называет её… «дорогая Мари».

В его жизни одни «обворожительные Лоры»: мать (Анна-Шарлотта-Лора), сестра, мадам де Берни, г-жа д’Абрантес… Любимое имя, сладкое, нежное, терпко-пахучее… Писать одной женщине, называя её Лорой, и в тот же день другой с тем же именем – истинное кощунство. Да что уж – свинство! Поэтому для мадам де Берни он придумывает особое уменьшительно-ласкательное имя – Dilecta (лат. «избранница»); а для герцогини – Мари. Как умудрился наш изворотливый врунишка убедить герцогиню д’Абрантес стать «Мари», история умалчивает. Но, как видим, всё-таки убедил.

Месяц – время, которого г-же д’Абрантес хватило, чтобы передумать много раз передуманное. Этот милый мальчик, конечно же, будет принадлежать ей: он станет её любовником. Малыш истосковался по женской ласке и теплу, и после смерти сестры ему требуется живое участие. Бедный, несчастный юноша… Необходимо, чтобы он срочно прибыл в Версаль. Прямо сейчас! Сей-час…

И вот, когда герцогиня внутренне уже оказалась готова на большее, чем просто дружба, теперь Оноре, будучи далёк от неё, распаляет пылкое воображение герцогини: «…Надеюсь, что вскоре вновь буду опьяняться милым взглядом, любоваться дивным личиком. Я не уеду отсюда раньше 4 октября; таким образом, я еще надеюсь получить нежное письмо от моей Мари, но не от недоброй Мари, а от Мари обожаемой. Мари, которую я так люблю. Я готов лететь к тебе на крыльях, дорогая, но прежде хочу получить письмо, полное любви и примирения. Тогда я приеду, проникнутый благодарностью; теперь ты можешь полностью рассчитывать на мое возвращение»{115}.

А потом наступит осень. Сентябрь 1825 года слил в единое целое юного Бальзака и герцогиню д’Абрантес – женщину бальзаковского возраста. Разбежавшись, они столкнулись, чтобы разлететься на мелкие осколки любви…

Оноре продолжал познавать жизнь такой, какова она есть. Чтобы потом рассказать об этом на страницах своих романов.

* * *

Итак, пока наш герой развлекался на два фронта, мадам де Берни сильно страдала. Трудно представить боль влюблённой женщины, которой стало известно, что её обманывают. Особенно нестерпимо, если избранник чертовски молод, красив и талантлив, а его напористость заставляет не только стонать, а буквально кричать! Когда на горизонте появляется разлучница, приходит осознание непоправимого и понимание того, что всё это – молодость, красота и напористость