– Или пока не поженимся и не родим своих собственных детей, – прибавил Барри.

– Ну, и что же вы сами думаете по этому поводу?

Билли поднял вверх два пальца, подражая жесту Черчилля, но как бы перевернутому.

– Нет уж, спасибо. Пусть гуляют!

* * *

Мисс Бриджес и Клара по очереди провели с близнецами «серьезные беседы» в гостиной, где обычно и происходили всевозможные собрания и разбирательства.

– Послушайте, это же такая отличная возможность! – убеждала их Клара. – Петерсоны могли бы каждую субботу возить вас в кино! – Она не имела ни малейших оснований утверждать, что это возможно, но надеялась, что сумела бы Петерсонов убедить. В конце концов, в подобных обстоятельствах все средства были хороши.

Отвечал ей или мисс Бриджес обычно Билли. Барри в их паре был исполнителем. Но на этот раз почему-то именно Барри вдруг обрел собственный голос. И голос у него оказался почти мужским – низким, басовитым.

– Дело в том, Клара, что я не знаю, хотела бы наша мама, чтобы у нас появилась новая мать.

Вот оно. Клара глубоко вздохнула.

Мальчик молча смотрел на нее из-под густых ресниц, ожидая ответа. Он доверял ей. И ей стало страшно, потому что она не знала, как ему ответить. Впрочем, она отлично понимала, что для него в данный момент было бы лучше, а потому сказала так:

– Ваша мама наверняка захотела бы, чтобы вас любили. – Клара вдруг почувствовала в горле колючий комок. А она и впрямь этого захотела бы? Разве это так уж обязательно? А захотела бы этого ее собственная мать? Если она этого хотела, то зачем же уехала и оставила ее?

– Но нас тут и так любят. И даже очень! – весело возразил Билли. – Все ребята нас любят.

– Да уж, насчет ребят вам беспокоиться нечего! – подхватил Барри.

– И Айвор нас любит. Он нас своей левой рукой называет.

Клара рассмеялась и подтвердила:

– Айвор вас любит. Но он и без вас как-нибудь справится.

– И вы тоже нас любите, – прибавил Барри. – Ведь правда же?

Клара улыбнулась. Когда дети говорили ей нечто подобное, это всегда трогало ее до глубины души.

– Конечно, я вас люблю, но в жизни постоянно что-то меняется. И потом, это прекрасная возможность снова обрести семью, постоянный дом…

И произнося эти правильные слова, она думала: а разве не этого хочет каждый?

– Постоянный дом… – повторил Билли. Потом настежь распахнул окно, выкрикнул в сад: «Постоянный дом!», и с громким стуком захлопнул окно. – А что значит «постоянный дом»?

– Семья. Семья навсегда.

Билли наморщил нос.

– Уж больно серьезно звучит.

И Барри серьезно, этаким сердечным тоном плохого радиоведущего, повторил:

– Семья навсегда.

И оба рухнули на кровать, хохоча и утратив всякую взрослость. А Барри еще и «велосипед» в воздухе ногами прокрутил.

– Но вы все-таки попробуете, мальчики? Еще разок, а?

Они переглянулись.

– Хорошо, еще разок попробуем.

Глава пятнадцатая

Через некоторое время после «столкновения» Клары с ухажером Морин в спальне девочек, но еще до появления в доме сейфа, исчезла сама Морин. Попросту не вернулась домой из школы. И Питер, явно стыдясь, признался, что после ланча больше Морин не видел. Она явно выбрала тот день, когда Клара отправляется закупать провизию, и в ее отсутствие с легкостью проскользнула в дом, взяла свои вещи и точно так же незаметно оттуда выскользнула. То есть она точно знала, что Клары дома не будет, потому что та обычно все же контролировала ее уходы и приходы, хотя особого интереса к этому и не проявляла – а следовало бы.

Клара поискала и в доме, и вокруг него, надеясь найти хоть какую-нибудь подсказку. Одежды у Морин было немного, но Клара сразу обнаружила, что розовая кофточка, которая стала девочке уже маловата, и ее самое лучшее, воскресное, платье отсутствуют. Морин, должно быть, еще с утра запихнула все это в свою школьную сумку.

Затем одного лишь взгляда на дверь в свою комнату Кларе хватило, чтобы она поняла: замок сломан и к ней кто-то вломился.

В комнате царил чудовищный беспорядок. По всему полу были разбросаны бумаги. Ее дурацкие отчеты о воспитанниках детского дома. Ее личные письма. Исчез, однако, только ее отчет о Морин и выписка из личного дела девочки.

Фотографии Клары тоже были переставлены. Нет, не переставлены – стекла на них были разбиты вдребезги. Особенно пострадала фотография ее дорогого, любимого Майкла, снятого рядом с его самолетом. Господи, и зачем Морин понадобилось это делать? Пострадали и другие фотографии – их она не разбила, а просто бросила лицом на пол.

О Господи! Что же там было такого, в этом проклятом отчете?

Клара понимала, конечно, что ничего хорошего там не было. Ужасная история. И хуже всего то, что написано было так, словно Морин – просто… некий интересный для науки экземпляр человеческого существа или просто лишенный тела мозг в стеклянной колбе, а не живая любящая девушка, которая имеет полное право знать все о своем происхождении.

Томик со стихами Джейн Тейлор остался, впрочем, нетронутым и по-прежнему лежал на тумбочке возле кровати. Увидев это, Клара вздохнула с облегчением, и не только потому, что ей было бы непросто объяснить Джулиану исчезновение этой книги, но и потому, что самой Кларе стихи Тейлор очень нравились. А в особо тяжкие ночи эти стихи казались ей единственным, что имеет какой-то смысл.

Возмущенная и до крайности возбужденная, Клара ринулась к Айвору за советом. Он сразу же отложил все дела и стал слушать. Он тоже явно встревожился – вдоль щек пролегли длинные резкие тени, – но все же попытался успокоить Клару:

– Ты же знаешь, Морин любит порой исчезнуть.

– Да, но на этот раз все по-другому. – И Клара, вновь переживая разгром, учиненный Морин в ее комнате, рассказала об исчезновении дела Морин, о разбросанных отчетах, будь они прокляты, в которые она вложила столько старания и веры, о своих вдребезги разбитых фотографиях.

При одной лишь мысли о том, что Морин поступила так вполне сознательно, у нее начинало болеть сердце.

– Хорошо, я сейчас возьму велосипед и поеду поищу эту девчонку, – сказал Айвор.

– Да, пожалуйста!

Они вместе вышли на улицу и немного постояли рядом в свете уличного фонаря, который почему-то вызывал у Клары воспоминания о Лондоне. Айвор в своей куртке выглядел таким большим, теплым и внушающим надежду, что Клара вновь начала жаловаться.