class="title6">

Лесной молочай[105]

Метался ветер, и застыл

В лесу, в полях, лишённый сил;

По воле ветра я бродил,

Присев, когда он сбавил пыл.

Не поднимал я головы,

Сжав губы, не шептал: «Увы!»

Копна волос – среди травы,

В ушах стихает гул молвы.

Взгляд пробегает стороной

По сорнякам в тени дневной,

И вдруг – три чашечки в одной —

Цветущий молочай лесной.

Здесь я забыл свою беду

И мудрость, но всегда найду

В осколках прошлого звезду —

Тройных соцветий череду.

Из цикла «Дом жизни» (1881)

Сонет 19 – Тихий полдень[106]

В густой траве ты вытянула руки,

Где пальцы, словно розы лепестки.

В глазах улыбка. Свет и тень легки,

Валы небес над пастбищем упруги,

И, взглядом не объять, по всей округе

Злат-лютики танцуют у реки;

К боярышнику льнут там васильки,

И зрима тишь – часов песочных звуки.

В цветах, облитых солнцем, стрекоза

На ниточке лазурной, егоза: —

Крылатое небесное явленье.

Вольём в сердца безмолвный этот час,

Бессмертный дар, когда вся тишь для нас

Как песнь любви звучала в упоенье.

Сонет 22 – Приют сердца[107]

Она подчас дитя в моих руках,

Средь тёмных крыльев, что к любви стремятся,

И слёзы по её лицу струятся —

Повёрнутом – на нём безмолвный страх.

Как часто, потерпев душевный крах,

В её объятьях я хочу остаться —

В той крепости, где бедствий не боятся,

Где сладость чар несходных на губах.

Эрот – прохлада днём, сиянье ночью —

Поёт нам «баю-бай» и гонит вон

Дневные стрелы буйные в загон.

Сквозь песнь его – его сияют очи;

Лишь волны воспоют луну воочью,

Звонят все наши души в унисон.

Уильям Моррис[108]

(1834–1896)

Из сборника «Защита Гвиневеры и другие стихотворения» (1858)

Золотые крылья

Посреди большого сада,

Там, где тополь пух ронял,

Древний замок охранял

Старый рыцарь у ограды.

В стенах – стёртый серый камень,

Кладка красных кирпичей;

В блеске солнечных лучей

Красных яблок вился пламень.

Кирпичи во мху зелёном,

И лишайник – на камнях,

Много яблок на ветвях;

Замок воевал с уроном.

Глубокий ров с водой и тиной,

Кирпичный выступ с двух сторон,

Весь мшистый, в каплях росных он.

Ладья с зелёною гардиной

Вокруг резной кормы, скрывавшей

Блаженство пары ото всех,

Там в летний полдень ждал утех

Влюблённый, даму целовавший.

И ветер, западный и сильный,

Носился рябью по воде;

В ров наклонялись кое-где

Стволы тяжёлые осины.

Там позолоченные цепи

Мост поднимали надо рвом;

Как в летний дождь приятно днём

Укрыться в мостовом укрепе!

Пять лебедей всегда там жили,

Но водоросли – не для них:

Ведь дамы с рыцарями их

Пирожным каждый день кормили.

Им домик сделали с любовью:

Он с красной крышей, золотой,

Чтоб яйца высидеть весной

Они могли; ни капли крови

Людской здесь не было пролито,

Никто не видел горьких слёз;

Гирляндами прованских роз

Из года в год здесь всё увито.

Надуты ветром флаг и знамя,

Что с башенок свисали вниз,

С цветочной формою карниз

Смотрелся живо под зубцами.

Кто в саду гулял под ними?

Майлз, и Джайлс, и Isabeau[109],

И Jehane du Castel beau,

Эллис, с косами златыми.

Рыцарь Джервез и красотка

С ним – Ellayne le Violet,

Мэри, Constance fille de fay,

Дамы с лёгкою походкой.

Дама или рыцарь смелый

Так гуляли много лет:

Полнаряда – алый цвет,

Полнаряда – цвет уж белый.

Все венки из роз носили

В замке «Ледис Гард» давно,

И Jehane du Castel beau —

Розы в нём пока не сгнили.

Ведь она чуть-чуть лишь рада:

Что наряд и бел, и ал,

Что венок пока не вял;

Не с кем было ей с усладой

В полдень в лодке повидаться;

Но не плакала она

И была надежд полна:

«Я смогу его дождаться».

Джервез, Майлз и Джайлс, гуляя

Днём по саду напрямик,

Останавливались вмиг,

Всем речам её внимая:

«Лета кончилось обилье,

День пройдёт – наступит мрак;

Если мне подать им знак,

Будут здесь златые крылья?»

Всё ночь она сидела в зале,

Открыв свои глаза и рот,

Как будто диво страстно ждёт,

И все за нею наблюдали.

Спустившись вниз, она присела,

И шею вытянув, рукой

Коснулась чаши золотой;

И как-то пальцами несмело

По ней стучала. На балконе

Пел песню звонкий менестрель:

«Наш Артур не умрёт досель,

Стареет он на Аваллоне»[110].

Она, когда он кончил пенье,

Подняв подол, сбежала вдруг,

Страсть на лице её, испуг,

Но все сидели без движенья.

Потом она в своём чертоге,

Вздыхая, села на кровать:

Могли б за мной все побежать! —

Она подумала в тревоге.

Сняла венок, и разом пряди

Постель заполнили кругом,