вновь

Войска неверных, и втройне,

И что Венеция платить

Должна в морях восточных дань?»[112]

– «Да, и Распятье повалить

Посмела там злодеев длань;

Константинополь может пасть[113].

Но это – трогает слегка.

Не мелочь – лишь старенья власть;

Я думал, всё здесь – на века,

Но каждой вещи срок дан свой».

Вновь герцог средь людей своих,

Он дремлет, гордой головой

Одежд коснувшись золотых,

Но был бледнее, чем вчера;

С ним – герцогиня, быстро к ней

Пришла осенняя пора.

От счастья голова сильней

Моя кружилась, как узрел

Я леди в те былые дни;

Но блеск волос не потускнел

Её – чуть пепельны они.

В глазах не стало глубины,

В них будто серое стекло,

Для поцелуев не годны

Ни впалость щёк, и ни чело.

Иссохли губы, много лет

Супруга герцога она,

Лобзаний слёзных больше нет,

Как в те былые времена.

Исчезла цепкость милых рук,

Они так вялы, и лежат

На шёлковых подушках вкруг,

Расшитых яблоками в ряд

Зелёными, их поместил

На щит свой герцог, мой сеньор.

И лик её когда-то был

Свежее, чем апрельский бор.

Ушло всё это; не видать

Походки трепетной её,

Но царственна, прекрасна стать.

Она, как лилии копьё,

Увядшей, летней, вдруг меня

Пронзила этим вешним днём:

Когда цветы – что звёзды дня,

Чудесно пенье птиц кругом.

Она однажды, я узнал,

Его, лобзая, обняла,

Потом в ней шаг его звучал,

Как в праздник все колокола.

Быть может это всё – мечта,

Что жизни подлинной претит,

Иль рай потерянный, тщета.

Страсть слабую не тронет стыд.

Из поэмы «Жизнь и смерть Ясона» (1867)

Песня Нимфы, обращенная к Гиласу[114]

Я знаю тайный садик грёз,

Где много лилий, красных роз,

Где б я от росного рассвета

Бродила к ночи росной – где-то.

И будет кто-то пусть со мной.

Хоть птицы нет там ни одной,

И дома нет, и частокола,

На яблоне все ветви голы,

Ни цвета, ни плодов, мой Бог,

В траве зелёной ступни ног

Её я видела когда-то!

Там с берега воды раскаты

Звучат от двух прекрасных рек,

С холмов пурпурных быстрый бег

Несёт их к плещущему морю;

Цветы без пчёл на том нагорье,

Не видел берег корабли,

Валы лишь бьются у земли,

Их рокот слышен непрерывно

Там, где я плачу заунывно.

Я плачу там и день, и ночь,

Восторги все уплыли прочь,

Лишилась слуха я и зренья,

Найти, добиться – нет уменья,

Теряю то, что всем дано.

Хотя слаба я, всё равно,

Переведя чуть-чуть дыханье,

Ищу я вход в тот край свиданья,

Где смерти челюсти стучат,

Искать того, чей нежен взгляд,

Кто ране был целован мною,

Но отнят ропщущей волною.

Из сборника «Стихи в своё время» (1891)

Время сбора колосьев Любви[115]

Не отрывай, родная, рук,

И пусть волнует ветер бук,

И листья падают вокруг,

Но осень не стыдит нас.

Скажи: мир хладен и уныл;

Что хуже – наша жизнь без сил,

В страданьях, или прах могил?

Кто после обвинит нас?

Когда наступит лето в срок,

Мы спросим: «Сеяли мы впрок?»

Услада – корень, боль – росток,

А колос – их смешенье.

Усохнет корень и сгниёт,

А стебель – правду донесёт,

Но колос в закромах заснёт

До светопредставленья.

Джордж Мередит[116]

(1828–1909)

Из сборника «Стихотворения» (1851)

Песня

В сердце радостном любовь,

Словно Геспер[117] светит вновь

Там, где солнца слабый свет,

Дня иль ночи первый след.

За рассветной колесницей —

Чу! Опять спешит денница[118].

О, Любовь, войди в меня

Как в лозу – сиянье дня,

Как в долину – снег рекой,

Как в ветрила – бриз морской.

Словно птица в поднебесье

Я тебя восславлю песней.

Как роса в цветке блестит —

Страсть моя в тебе горит,

Я, как жаворонок, путь

На твою направил грудь,

И, как раковина в море,

Пропою тебе я вскоре.

Из книги «Современная любовь» (1862)

Современная любовь: 1

Он знал, она проснулась и рыдала,

Его рука дрожала рядом с ней,

Тряслась постель от всхлипов всё сильней,

И это удивленье в ней рождало,

Сжимая горло, как змеиный ком,

Ужасно ядовитый. Без движенья

Она лежит, и в медленном биенье

Уходит тьма. Но полночь всё ж тайком

Дала испить ей снадобье молчанья,

Чтоб Слёзы, Память сердца заглушить;

И, сна порвав медлительную нить,

Они, смотря сквозь мёртвых лет зиянье,

Черкали тщетно на пустой стене.

Они – скульптуры брачной их гробницы,

Где между ними тяжкий меч хранится:

Их жизнь была разрублена – вполне.

Ветер на лире[119]

Щебечет звонко Ариэль[120],

К нам приближаясь с вышины,

Им наша синяя пастель

И наша зелень сплетены.

То – панихида? Счастья трель? —

Знать даже боги