особым проектам, связанным с СНБ (разработке оценочной сетки, например), подготовке материалов для публичных выступлении (что бывало редко) или для разного рода бесед с различными зарубежными представителями.

Контингент УТР во главе с Бобом Эмори, а то и Шерманом Кентом, за день до очередного заседания СНБ собирался в кабинете Даллеса — мы себе сидели кружком, а босс в это время изучал подготовленные нами материалы. Зачастую участвовал в этих собраниях и генерал ВВС Пирр Кэбелл — заместитель директора ККР и главный администратор при Даллесе, на котором лежали хлопоты, связанные со всем кругом административных обязанностей последнего. Следует отметить, что все участники этих собраний заранее тщательно готовились к ним, зная, что уровень предъявляемых Эйзенхауэром требований к заседаниям СНБ очень высок. Шелдон, будучи человеком проницательным, приглашал на эти собрания старших аналитиков, поскольку они могли ответить на возможные вопросы и отстоять ту или иную оценку более убедительно и аргументированно, нежели их начальство. Даллес относился к текущей разведке с доброжелательностью — он любил короткие, яркие, энергичные сюжеты. Нередко он находил злорадное удовольствие в пренебрежении мнениями своих высокопоставленных советников и принимал сторону аналитиков, несмотря на малые чины последних.

Поскольку если не Советский Союз, так Китай практически всегда числились в списке тем, которыми может заинтересоваться СНБ, я участвовал в большей части такого рода заседаний в кабинете Даллеса и, если моя тема отбиралась для доклада, то я сопровождал Аллена на заседания СНБ. Это давало мне уникальнейшую возможность обмениваться идеями и доводами с человеком, чья память хранила имена участников мирной конференции в Версале и все изгибы тогдашней мировой ситуации.

В конце дня он обычно уставал, но утром ему, как правило, предстояло заседание в СНБ и надо было заранее подготовиться к нему — Даллес высказывал всякие предварительные соображения, ворчал по поводу нашего материала и в конце концов отвергал его. Я словно сейчас вижу его: он сидит, откинувшись на спинку вращающегося кресла, очки в стальной оправе сдвинуты на лоб, в руке, возле самого носа, лист бумаги, в который он вчитывается. Его мучила подагра и порой так сильно, что даже в кабинете он вынужден быт надевать теплые домашние тапочки. Он сидел, возложив ноги на стол, а мы — вокруг, словно ученики, впитывающие все его замечания и объясняющие свои предложения. За три года этого ученичества я узнал больше, чем когда-либо за три года учебы где бы то ни было.

Джон Фостер (слева) и Аллен (справа) Даллесы. 1956 г.

Аллен Даллес был умен. Он знал, какого рода политические проблемы более всего занимают мысли его брата — государственного секретаря, и президента Эйзенхауэра. Он хотел, чтобы ЦРУ было во всяческую им помощь, а через них — и всей стране. Разведывательная информация высокой пробы — это не все, что он им давал. Значительно больше он был поглощен разработкой и реализацией тайных акций в поддержку политики США — в сознании его они занимали преувеличенно большое значение.

Чем больше я узнавал Даллеса, тем больше уважал его. Он был убежден, что открытое общество дает неизмеримо больше возможностей для реализации интеллектуальных ресурсов, а потому оно одолеет деспотизм. Именно поэтому он настоял на том, чтобы мраморный вход в новое здание ЦРУ, импозантно расположившееся возле Потомака, украшали слова из Библии: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными».

Братья Даллесы были по-настоящему близки друг с другом, что не мешало им время от времени ссориться — вполне по-семейному. Более всего мне запомнился один случай, связанный с текстом выступления Фостера, который он заранее послал Аллену для ознакомления. Аллен попросил меня изучить его с критической точки зрения, а потом настоял, чтобы я вместе с ним направился к Фостеру, собираясь высказать весьма серьезные возражения по поводу одного, касающегося СССР, положения.

Втроем мы уселись за небольшим столом в расположенном рядом с офисом государственного секретаря зале для конференций и начали просматривать текст выступления. Все шло хорошо, пока мы не дошли до того самого, вызвавшего мои сомнения положения, — тут Аллен заявил довольно бесцеремонно, что этот пункт надо убрать. Фостер вспыхнул: «Госсекретарь — я, а не ты, и это моя речь. Будь я проклят, если не скажу ее целиком, если захочу». Аллен парировал: «Мой эксперт по СССР — вот он, — и он считает, что это ошибка. Я не хочу, чтобы ты предстал дураком, — госсекретарь ты, или кто там еще!» Мне очень хотелось как-нибудь незаметно исчезнуть, а не сидеть между Даллесами, обменивавшимися свирепыми взглядами. К счастью, мне удалось предложить ряд поправок, удовлетворивших обоих. Это было величайшим испытанием моих дипломатических способностей. Таков один из примеров того, как взаимодействуют разведка и политика в рамках семейных отношений.

Нет необходимости рассказывать здесь обо всем, что мне удалось почерпнуть у этого поистине великого человека. Я считаю, что его энтузиазм по поводу тайных операций ради них самих был несколько излишним, но этот недостаток при всей своей серьезности компенсировался, по-моему, достижениями Даллеса в создании динамичной и эффективной центральной разведывательной системы, влияние которой на процесс принятия политических решений стало поистине благотворным. Благодаря Даллесу ЦРУ заняло заметное положение как в Вашингтоне, так и за границей — слишком заметное, может быть. Так или иначе, он делал все возможное для сбора и анализа всякого рода информации для Эйзенхауэра, Фостера Даллеса и Пентагона. Памятником ему служит не столько здание, воздвигнутое им в Лэнгли (Вирджиния), сколько нечто более существенное — то, что работа разведчика обрела ценность в глазах правительства.

Мне вспоминается один из примеров того, как в рамках СНБ действовала система брифингов, — это было в 1957 году, в конце моей работы в УТР. Летом того года наши специалисты по науке и экономике были озадачены данными довольно путанного рода, свидетельствовавшими о том, что СССР производит испытания управляемых ракет, запуская их с территории Казахской ССР и целя на Камчатский полуостров. Наступила заря ракетной эры, но преобладавший в Вашингтоне тип мышления фактически не был готов к ней. Я подготовил насыщенный изрядным числом технических деталей доклад относительно того небольшого количества фактов, что нам были известны о советских ракетных испытаниях; во время брифинга — накануне заседания СНБ — Даллес забраковал его, утверждая, что президент этот доклад ни в жизнь не поймет, что, собственно говоря, значило, что ему самому не вполне понятны все эти военные и технические спецификации. Я отстаивал свою позицию со всей энергией, но победил все-таки Даллес. Вместо этого доклада мы решили представить на заседание