имел возможность вновь убедиться в том, что интересы и заботы офицеров агентурной разведки сходны с таковыми вашингтонских аналитиков, что офицеры эти зачастую люди незаурядные и при том отличные знатоки местной ситуации (но вся полнота их знаний, насыщенных интереснейшими подробностями, не умещается в рамках официальных докладных записок, отсылаемых в Вашингтон). Чем больше я узнавал этих людей, тем яснее мне становилось, что нам в Вашингтоне было бы весьма полезно теснее сотрудничать со специалистами на местах.

Один интересный эпизод открыл мне глаза на мир агентурной разведки. У начальника швейцарской базы, человека остроумного и подчеркнуто вежливого, много лет работавшего в агентурной разведке, был один отличный источник информации, имевший контакты с советской делегацией. Каждый вечер начальник базы отправлялся в один из женевских ночных клубов, где подолгу и подробнейше расспрашивал этого агента, а потом — уже совсем за полночь — встречался со мной для передачи сведений о советской реакции на ход дневного заседания. Информации этой буквально цены не было, она давала мне возможность прямо там же, на месте, заниматься обычной работой аналитика, производить оценку информационного сырья, полученного от агента, и отбирать все наиболее интересное для передачи президенту или госсекретарю. Около пяти часов утра из Вашингтона поступали очередные данные текущей разведки, которые я пополнял сведениями, почерпнутыми от агента за несколько часов до того. Так что во время утреннего брифинга президент получал самые свежие новости. Все были абсолютно довольны нашим умением своевременно предоставлять нужную информацию и выражали в связи с этим чрезвычайное удовлетворение, не зная (или ничего не имея против этого), что для сна мне оставалось не более трех часов в сути. Похоже, это был уникальный случай, когда агентурная разведка напрямую работала для самых высоких правительственных кругов.

Когда я наконец вернулся в Вашингтон, мои связи со службами агентурной разведки стали теснее, чем прежде. Особенно я сблизился с Диком Хелмсом. На Хелмса работало несколько агентов, чьи имена были величайшим секретом. Он был доволен возможностью доводить точку зрения этих агентов до сведения аналитиков ЦРУ, умению которых хранить тайну он доверял. Наши отношения основывались на взаимном уважении и доверии, которые с годами ничуть не потускнели. Дик был образцом выдержанного, хорошо информированного профессионального руководителя агентурной сети и группы связников. Связник — это работник ЦРУ, обычно гражданин США, поддерживающий контакты с тайными агентами, обычно неамериканцами, поставляющими информацию, которую невозможно получить из открытых источников или при помощи технических средств. Хелмс знал этот тайный мир (особенно в Европе) лучше любого другого разведчика, разве что за исключением самого Аллена Даллеса. Я очень ценил связи с агентурными службами, поскольку это обогащало мое понимание агентурных сообщений и давало возможность рекомендовать Комитету по отбору разведывательных данных, за какой информацией следует охотиться в первую очередь. Тогда я как раз какое-то время работал в составе этого комитета — межведомственной группы, периодически обсуждавшей вопросы очередности разработки агентурными службами тех или иных тем и осуществления ими тех или иных задач. Такого рода опыт превратился в убеждение, не изменившееся с годами: нет лучшего пути к успеху в сборе и оценке разведывательной информации чем интеллектуальное содружество ученых и разведчиков-практиков.

Берлинский туннель

В середине 50-х годов ЦРУ затеяло грандиозный проект, который обошелся ему в миллионы долларов, но зато принес горы ценной информации о Советском Союзе. Это был проект берлинского туннеля. История его сооружения интересна тем, что она иллюстрирует тот тип разведслужбы, когда различные функции ее частично перекрывают одна другую и друг друга поддерживают. Советские власти в Восточном Берлине обнаружили туннель только в апреле 1956 года, а до того — в течение многих месяцев — большая часть сообщений между Восточным Берлином и СССР фиксировалась и переправлялась в штаб-квартиру ЦРУ на предмет последующей обработки и анализа. Улов был обилен и очень полезен для аналитиков-специалистов по советской экономике, науке и вооруженным силам. Не менее полезен он был и для исследовательских отделов текущей разведки как ЦРУ, так и всего разведывательного сообщества.

Эта удача свалилась на нас благодаря тому, что западноберлинское подразделение агентурной службы давно уже вынашивало мысль о туннеле под границей, отделяющей контролируемый советскими властями восточный сектор от западного. Технические возможности позволяли прорыть такой туннель так, чтобы его не заметили понатыканные на каждом шагу часовые и патрули противника.

Рисунок из дела КГБ по операции «Берлинский тоннель»

Для работы был выбран заброшенный дом поблизости от границы. В него тайком, под покровом ночи, доставили все необходимые инструменты, и работа закипела. Самой большой проблемой оказалась проблема сокрытая выкопанного грунта. Так или иначе, туннель вырыли — другой конец его приходился тоже на заброшенный дом, по ту сторону границы, разумеется. Секретность работ требовала немалой изобретательности, но не меньшего технического мастерства потребовалось и от тех, кто уже в самом туннеле устанавливал регистрирующие устройства на восточногерманской магистральной кабельной линии.

Когда наконец одолели все трудности с тайным сооружением туннеля и установкой регистрирующей аппаратуры, настала очередь проблем перевода перехваченных сообщений и анализа их. И проблемы эти были огромной трудности. Занятое их решением Управление перехвата обратилось за помощью к Управлению разведки. Так что это была совместная операция, в ходе которой сотрудники двух разных управлений ЦРУ работали бок о бок, отбирая самое важное из попадавшей к ним информации и пересылая результаты своих трудов аналитикам всего разведывательного сообщества в Вашингтоне. Сочетание мастерства разведчиков и техников (специалистов по связи) с профессионализмом ученых дало отличные результаты, став одним из ярчайших примеров того, чего может достичь ЦРУ[5].

Берлинский тоннель — вид изнутри

Секретное выступление Хрущева

Другой великолепной иллюстрацией справедливости моего мнения о выгодах взаимосотрудничества является одна из величайших удач ЦРУ весной 1956 года. В феврале этого года Хрущев произнес свою знаменитую речь на XX съезде КПСС, в которой обвинил Сталина в преступной жестокости и грубых ошибках в управлении страной. Слухи об этом выступлении распространились сперва в странах Восточной Европы, а потом по всему миру. Даллес потребовал от агентуры раздобыть текст речи Хрущева — любой ценой.

Весной (насколько мне помнится, в апреле) текст оказался в наших руках — благодаря посредникам (неамериканцам), заработавшим на этом хорошие деньги. Текст этот направили в нашу штаб-квартиру для изучения, и Даллес настоял, чтобы Фрэнк Уиснер, Дик Хелмс и Джим Энглтон (глава контрразведки, сыгравший немалую роль в охоте за текстом) проконсультировались с кем-нибудь за пределами служб агентурной