разведки на предмет выяснения аутентичности купленного ими документа и определения того, насколько содержание его значимо. Вероятно, в связи с моим участием в брифингах для СНБ и благодаря контактам с Хелмсом, Уиснер решил, что именно я должен ознакомиться с драгоценным документом и вынести суждение о нем.

Управление разведки расположено по одну сторону памятника Линкольну, а Управление планирования — по другую, ему принадлежал ряд унылых строений времен второй мировой воины, обозначенных, как «J», «K», «L». Теперь их уже снесли, а тогда они тянулись от 17-й до 23-й стрит. Нельзя сказать, чтобы сотрудники обоих управлений слишком интенсивно общались между собой — главным образом из-за свойственного УП духа кастовости и из-за жестких правил безопасности, на которых УП было отчасти помешано. Все же время от времени представители УП и УР встречались. Так было и в тот день, когда я намеревался изложить свое мнение о секретной речи Хрущева.

Атмосфера была торжественной, конклав возглавляли Уиснер и Энглтон, представлявшие точку зрения профессионалов из УП. Я был в изрядном меньшинстве, однако сумел представить убедительные доказательства того, что текст, имеющийся в нашем распоряжении, аутентичен произнесенной на XX съезде КПСС речи Хрущева. Все были счастливы.

Но тут же, однако, возникли и разногласия. Я обратился с красноречивым (как мне кажется) призывом сделать этот текст достоянием широкой публики. Это, сказал я, даст бесценную возможность ученым и студентам, интересующимся советскими делами, понять истинные принципы работы механизма сталинской России. Кроме того, не забыл я подчеркнуть, это редкая возможность подтвердить устами главы советского политбюро правоту всего того, что мы годами говорили о советской диктатуре. Такая публикация — приглашение всего мира на зрелище, где против тоталитарного режима выступит само его руководство.

Но, к удивлению многих, Уиснер и Энглтон выступили с возражениями. Как только мы пришли к заключению относительно аутентичности текста, они начали размышлять о том, чтобы выбрать из него подходящие места и предложить их вниманию специфической аудитории, на которую им надо оказать должное влияние. Они настаивали на необходимости «использовать» речь Хрущева, а не просто опубликовать ее для всеобщего ознакомления. Это пример того, как порой ориентирован мозговой аппарат работников тайной службы — в данном случае подход их отличался узостью и попахивало от него интриганством византийского толка. Много позже Джим Энглтон признал мою правоту, но в тот день он что есть сил бился за то, чтобы секретная речь Хрущева так и осталась секретной.

Все-таки тогда я победил, хотя обнаружилось это не сразу, а спустя несколько недель. Это была суббота, 2 июня — я с Алленом Даллесом работал над текстом одного из его выступлений, когда он неожиданно, в свойственной ему манере перескакивать с одной темы на другую, повернулся ко мне вместе со своим креслом и, внимательно глядя мне в глаза, сказал: «Уиснер говорит: вы за то, чтобы опубликовать речь Хрущева». Я изложил свои резоны, и глаза старика оживились. «Ей Богу, — подытожил он, — придется принять политическое решение!» И вот уже зажужжал телефон внутренней связи, и Даллес сказал Уиснеру, что он, после многих размышлений, пришел к выводу, что речь надо опубликовать.

Немного поколебавшись, Фрэнк все же согласился с доводами Аллена, и тогда тот позвонил в Госдепартамент — Фостеру Даллесу. После согласия Фостера речь отправили в Госдепартамент, а оттуда — прямо в «Нью-Йорк таймс», на страницах которой она и появилась в полном объеме в ближайший понедельник, 4 июня.

Это один из примеров действительно политического решения, в процессе выработки которого я принимал непосредственное участие. Выступление Хрущева стало событием исторического значения, ибо документированно обличив сталинизм как невиданных размеров политическое зло, он был вынужден перейти к более мягким формам тоталитарного управления страной. Это положило начало охлаждению отношений с Мао Цзэдуном. В том, что тогда представлялось коммунистическим монолитом, обнаружились существенные трещины. И способствовало этому обнародование секретного выступления Хрущева.

Вокруг света

В середине 1956 года Даллес надумал посетить ряд зарубежных баз ЦРУ — в тех регионах, где его появление не рассекретит их существование. К счастью для меня, он решил, что его должен сопровождать аналитик — на случай помощи в усвоении информации, обретенной в ходе поездки, и ассистировании в составлении последующего доклада. В качестве такого сопровождающего лица он и выбрал меня и, чтобы обеспечить мне поддержку в аналитических трудах, включил в свою свиту молодого сотрудника УНО Джеймса Биллингтона, специалиста по советской истории (он совсем недолго проработал в ЦРУ и теперь является главой Уилсоновского международного центра ученых в Вашингтоне). Джеймс сильно облегчал мою жизнь, поскольку, будучи совсем молодым человеком, именно он чаще всего таскал повсюду портфель со всем его секретным содержанием, а кроме того, на него были взвалены все запутанные проблемы обмена различных валют, когда нам нужны были деньги на повседневные расходы.

За пределами Европы Даллеса сопровождали местные сотрудники УП, чтобы объяснять ему что к чему. Другое дело — Европа. Даллес часто говаривал, что чувствовал себя здесь как дома еще в те времена, когда большинства из нас не было на свете. И я уверен, что это правда. В ходе той поездки Даллес намеревался сделать критический обзор оперативных программ, но при этом не забывал, что он еще и главный советник президента по вопросам анализа и оценки разведывательной информации (поэтому он и взял меня с собой). Аллен Даллес, на свой манер, был советником президента и в качестве добытчика информации, и в качестве ее аналитика и политического истолкователя.

В нашу довольно необычную компанию входили врач, наблюдавший за подагрой директора ЦРУ (чтобы она не слишком досаждала ему), а заодно пользовавший нас и миссис Даллес (урожденную Клоувер) — восхитительную женщину, эксцентричную, с живым умом. Ее присутствие придавало нашей группе более цивилизованный вид, так как нам то и дело устраивали всякие приемы и местные важные лица сплошь и рядом являлись на них вместе со своими женами. А кроме того, сам факт наличия миссис Даллес избавлял нас от участия в докучливых холостяцких вечеринках, в ином случае просто неизбежных.

Американские ВВС предоставили в наше распоряжение реактивный самолет — хоть и грузовой, но в данном случае приспособленный для перевозки пассажиров. Эра реактивных самолетов только начиналась, так что наш четырехмоторный DC-6 был по тем временам чем-то вроде воздушного «кадиллака». Экипаж самолета отличался профессионализмом и умением всех и вся очаровывать. Поездка наша продолжалась 57 дней, и в ходе ее мы одолели 30 тысяч миль, даже больше, причем наше появление в тех или иных странах не всегда