1,3 до 4 млрд рублей, в зависимости от желания советского руководства. Кауль слышал, что советский военный бюджет на новую советскую пятилетку должен быть урезан на полмиллиарда рублей. Он выразил радость по этому поводу, так как это высвободило бы определенный объем капитала для кредитования Индии. Вероятно, Патоличев был удивлен репликой собеседника, но в документе его реакция не была зафиксирована. Министр внешней торговли дипломатично ответил, что все сбережения, которые Советский Союз сделал, должны быть потрачены в Советском Союзе, где также существуют серьезные проблемы, требующие решения[432].

Как утверждается в книге, 1961 год стал переломным моментом, когда советское руководство начало пересматривать свой подход к коммерческим отношениям со странами глобального Юга. Что касается индийско-советского взаимодействия, это привело к появлению новой проблемы, кратко изложенной в эпизоде, который может выступать в качестве вывода: в мае 1961 года видный индийский бизнесмен Бирла отправился в Советский Союз с целью обсуждения условий импорта оборудования для электростанции и алюминиевого завода, которые он планировал построить. Его переговоры с советскими официальными лицами велись вокруг вопроса ограниченных валютных возможностей Индии[433]. Во время своих переговоров Бирла настаивал на бартере как на единственном средстве, с помощью которого можно было бы приобрести запланированный им импорт. Взамен он предлагал текстильное и сельскохозяйственное оборудование, оборудование для бумажной промышленности, грузовики и мебель для квартир, усиленно строившихся в то время в Советском Союзе. Спустя шесть лет с момента установления индийско-советских отношений руководство СССР осознало ограничения обмена со странами, которые не могли предложить надежного, повышающего производительность оборудования. Скачков задался вопросом, не мог ли Бирла оплатить советские товары твердой валютой, как это начали делать бразильские бизнесмены. Нужно было попробовать[434]. Индийскому бизнесмену, однако, было строго запрещено предлагать что-нибудь, помимо бартера. В конце концов, это оборудование можно было купить в Соединенных Штатах и Англии – в странах, которые предлагали бизнесмену весьма привлекательные кредитные условия. Границы экономических отношений раздвигались. Советский Союз стал важным торговым партнером Индии, не в последнюю очередь из-за формирования таких агентов частного сектора, как Бирла. Но по степени значимости эти отношения проигрывали отношениям с Западом. Всемирный банк и западные страны консорциума останутся основными поставщиками помощи в области экономического развития, даже если Индия будет упорно придерживаться стратегии импортозаме-щения, в которой Советскому Союзу отводится важная, но второстепенная роль – страны, обеспечивающей связь первой с либеральным мировым порядком[435]. Советское руководство на собственном горьком опыте убедилось, что последствия его экономического великодушия не столь значительны. Как мы увидим далее, оно научится в ближайшие годы разбавлять свой энтузиазм по поводу возможностей, открывающихся при взаимодействии со странами третьего мира, дозой экономического реализма.

Часть III

Интеграция

Глава 5

Конформизм и прибыль: советская экономика в условиях гегемонии США

Если в предыдущих двух главах подробно рассматривался процесс формирования широкого спектра внешнеэкономических отношений СССР во второй половине 1950-х, то в следующих двух будет рассмотрена судьба, постигшая эти отношения в течение 1960-х годов. В рамках метанарратива, сосредоточенного на биполярности и противостоянии, эту историю сложно понять. Такой нарратив предполагает абсолютную неосведомленность или незнание динамики мировой экономики и ее значения. Он требует наличия равных сил. Он предполагает неослабевающее противостояние. Он требует приписывания культурной и идеологической исключительности элементам, относимым к разным полюсам противостояния. Эти идеи, однако, исчезают, как только мы обращаемся к экономике. С ее помощью мы возвращаемся к знакомой картине. В поведении советского руководства мы узнаем черты конформизма, замечаем позу подчиненного. Советские внешнеэкономические агенты, ограниченные глобальным контекстом, искали убежища в языке соглашения, но не революции. Что нам с этим делать?

Pax Americana, который питал рост мировой экономики, несмотря на всю риторику холодной войны, обеспечивал такую международную стабильность, какой Советский Союз не знал никогда. Эффективное подчинение борьбы великих держав американским мерам безопасности – подвиг, настолько же очевидный новому советскому руководству, насколько он не был очевиден для Сталина в первые послевоенные годы, был намного меньшей угрозой для безопасности Советского Союза, чем распад международной кооперации в 1930-х годах. По мере того как международное сотрудничество деградировало на протяжении 1930-х годов, европейские страны, включая Советский Союз, были вынуждены преобразоваться в «гарнизонные государства». В отличие от 1930-х годов – времени, когда советское руководство с энтузиазмом следовало за сталинистской ориентацией на тяжелую промышленность и содержание большой регулярной армии, в 1950-х и 1960-х Хрущев сократил военные расходы и существенно повысил уровень внутреннего потребления. Относительно высокий уровень военных расходов сохранялся по причине сущности и общей инерции советской системы, а также из-за доминирования Советского Союза в Восточной Европе. Однако, по мнению Хрущева, ядерный арсенал в достаточной мере решал задачи по обеспечению безопасности Советского Союза. Противостояние, как он настаивал и как он будет настаивать до своей смерти, должно сместиться в область экономики и морали.

Вместе с тем усилий всего мира не хватило бы на интеграцию советской системы в мировую экономику. Одно лишь отсутствие свободной конвертируемости рубля делало финансовую интеграцию практически невозможной, не говоря уже о таких носящих институциональный характер препятствиях, как монополия Москвы в сфере внешней торговли или неучастие СССР в деятельности Международного валютного фонда (МВФ). Зачем в таком случае пытаться искать место Советского Союза в мировой экономике или значение мировой экономики для Советского Союза? Не правильнее ли было бы рассматривать его как замкнутую систему, зеркально противоположную Западу? Разве СССР не являлся экономической и идеологической альтернативой международной либеральной системе Запада? Разве он не был другим миром, позицией, надеждой, примером для развивающихся стран? И если это соответствует действительности и мы хотим понять мировую политику во время холодной войны, разве не более плодотворным будет изучение военных возможностей Советского Союза, его идеологических установок и эксцентричных лидеров[436]? Но мы уже видели, что Советский Союз внимательно следил за развитием мировой экономики и происходящими в ней событиями, а также порой испытывал на себе их глубокое влияние. Этот процесс получил новый импульс в ходе глобальной коммерческой экспансии 1960-х. Все политические действия и реакции в период холодной войны должны рассматриваться с точки зрения общей политики советского приспособления и адаптации к мировой экономике. Навязчивое желание получить доллары и постоянное копирование капиталистических практик в отношениях с собственной «империей» сложно совместить с идеей мировой революции и общей политической линии, направленной на подрыв влияния Запада повсюду, где только возможно.

Давайте проведем мысленный эксперимент: что, если бы стороны поменялись местами? Что бы сказали аналитики об американской политике сдерживания, которая