самом начале 17-го, перед Февральской революцией, мы потеряли друг друга – военная судьба, что тут поделаешь, – а потом во всё бурное трехлетие было не до поиска фронтовых друзей. Ничего мы не знали о судьбах друг друга и, естественно, обо всех внешних и внутренних наших переменах – и свиделись уже как «агент Номер 4» и «ваш связник товарищ Ян», в спецкомнате на Лубянке.

У нас обоих даже на какое-то мгновение перехватило дыхание, но выдержки обоим хватило ни раскрыть остальным участникам встречи своё знакомство, ни показать своё удивление по поводу такого «синхронного» перехода на эту, большевистскую сторону в расколотой России.

Когда тогдашний начальник ИНО Давтян, который чаще пользовался подпольной ещё кличкой «Давыдов», оставил нас втроём с Артуром Фраучи, мы всё равно постарались не допускать лишку, понимая, чем это может обернуться. Только мой фронтовой друг эдак небрежно постукивал пальцами по столешнице, пока мы окончательно согласовывали схемы контакта. А я читал морзянку почти автоматически, вроде не отвлекаясь от важного обсуждения, – разве что раз кивнул невпопад этому обсуждению, встретившись взглядами с тем, кого называл на фронте Фёдором, Федькой Шерешевым.

И с кем встретился четырьмя часами позже на втором этаже оскудевшего донельзя «Мюр и Мерилиза».

И тогда, и во время первой нашей константинопольской встречи, мы немного поговорили и расстались с ощущением, что сквозь трагическую и кровавую муть, теряя и вновь обретая почву под ногами и ориентировку, мы двигались по каким-то незримым параллелям. И теперь достаточно пары-тройки фраз, чтобы восстанавливалось – нет, лучше продолжалось, – сходство или даже одинаковость понимания мира и себя в нём.

Но в эту встречу поговорить не удалось – рядом же был Игорь Златин, которому совершенно ни к чему было знать о нашем знакомстве. Мы с Фёдором, «агентом Номер 4», только стояли достаточно близко, чтобы ясно видеть лица друг друга и, когда Златин, приняв портфель, отвернулся, – понимающе улыбнулись друг другу.

А затем предстояла не совсем моя – не разведывательная, а сугубо контрразведывательная, – но совершенно неизбежная работа. Следовало детально подготовить Бориса Биренсона к противодействию провокации. Так получалось, что делать это надо было именно мне. Засвечивать константинопольские резидентуры не следовало, сколь бы ни был сам Биренсон «нашим» человеком.

Во-первых, потому что не был он столь уж надёжным «нашим», раз согласился контактировать с некоторым количеством своих «соплеменников», включая Канторовича, и дать себя вывести на связь с провокатором.

Во-вторых, подготовка контр-операции неизбежно требовала привлечения ещё какого-то количества сотрудников торгпредства – и тем самым риск для людей из резидентур возрастал многократно.

А в-третьих, преждевременно показывать степень полномочий Игоря Златина было не нужно, поскольку Игорю предстояло ещё не раз бывать в Константинополе. А мне, надеюсь, не предстояло.

Оба Василия для такой работы ещё не годились. Им, как нам с Игорем было уже понятно, нужно было давать совершенно чёткие указания – а в предстоящем разговоре и в операции было немало неясностей и неожиданностей, и требовалось быстрое принятие самостоятельных решений.

Встретились мы с Борисом Лазаревичем в совещательной комнате на втором этаже торгового представительства. Ему в отличие от охранников, дежурного и секретаря, я предъявил свой настоящий мандат, зная, что Биренсон правильно поймёт всю серьёзность моих полномочий.

Борис Лазаревич всё понял и побледнел ещё до того, как я изложил ему суть готовящейся провокации. Но всё же он попытался представить своё согласие на встречу со Стеценко так, будто предполагал официально известить службу безопасности принимающей страны о том, что ему переданы неким инициативником документы, касающиеся государственных интересов. И попросить их у него забрать, поскольку советское торгпредство шпионажем не занимается.

– Вашу версию я услышал, – только и сказал я достаточно нейтральным тоном, справедливо полагая, что Биренсон ещё не выговорился.

– А пока они там будут решать, – продолжил Борис Лазаревич, расценив мою реплику как знак доверия, – кого и как прислать, что такое «инициативник» и что с ним делать, я хотел скопировать документы, если они и в самом деле представляют ценность.

Вот теперь стоило чётко поставить Биренсона на место.

– Представляют. Только всё обернулось бы иначе: по разработанному сценарию провокации англичане планируют вас взять с поличным прямо на передаче, пакет с документами заберёт Муселлах Мудафаа-и-Миллие, охранка турецкая, преемница «Махсусы», сборища головорезов; а когда поднимется шум – англичане официально и честно подтвердят, что в пакете была настоящая секретная информация. И вы, Борис Лазаревич, покупая её у «инициативника», – главный стервятник шпионской стаи.

Надо признать, что Биренсон умел держать удар. Он только и сказал, правда, предварительно вытерев моментально вспотевший лоб:

– Нелестно. Весьма. И несвоевременно: сейчас резко возрастает товарооборот… Я приглашу нашего начальника охраны? Он примет пакет.

– Не стоит. – Теперь, когда нужное впечатление произведено и, надеюсь, урок бдительности усвоен, можно было говорить с товарищем Биренсоном по-деловому. – Он тоже ведь наш гражданин, да ещё наверняка выявлен противником как уполномоченный ЧК. Нужен турок.

Биренсон чутко уловил перемену интонации:

– Турки у нас есть. Пятеро. Один, правда, этнический болгарин, помак, но Болгария тоже совсем нам не друг.

– Нужен не просто турок, а такой, чтобы в этой «МИМ/МИМ» не усомнились в его благонадёжности.

Борис Лазаревич ненадолго задумался – и сказал едва ли не радостно:

– Минуточку! В своих агентах, надеюсь, эта их охранка не сомневается? Есть у меня здесь их агент.

– Хороший ход. – Одобрение было совершенно искренним. Служба безопасности торгпредства всё-таки работает. Жаль только, что не скоординировано с остальными службами. – А он по-русски нормально понимает, поручение не перепутает?

– Так это же Амир, наш переводчик, – развёл руками Биренсон. – Пять языков свободно.

(Ну и ну. Правильно мне только что пришло в голову, что их Служба безопасности работает, но не скоординировано с остальными службами.)

– Он присутствует при переговорах, деловых встречах? Письма переводит? Всё замечательно, Борис Лазаревич…

– Вы что имеете в виду?

До Биренсона дошло не сразу, но уж как дошло, так он опять побледнел и зачастил:

– Но мы же… Коммерческая деятельность. Ну, конечно, сбор некоторых сведений по производству и торговле, но к специальным делам ни-ни.

(Непременно надо принять меры. Для начала – устроить проработку с начальником охраны… Заменить переводчика… Кстати, Рефат вполне подошёл бы, если Ковилиди его отпустит. Но сейчас надо чётко проинструктировать Биренсона.)

– Укажете ему однозначно и подробно. Даже письменно, под расписку! – что надо с «инициативником» Стеценко встретиться вне здания, принять от него пакет и, не вскрывая, немедленно передать охранке. Ваш конверт с деньгами если сможет охранке не отдавать и вам вернуть, а нет – пусть сам забирает у «МИМ/МИМ» или даже делится с