Пустыня была бескрайней.

– Уже полчаса идём, – пробормотал сзади Петер.

«А то и больше», – подумал Кат с неудовольствием. Утешало одно: плащ в самом деле оказался волшебным, ткань-самоохлаждайка самоохлаждалась вовсю. Кат даже не вспотел, хотя солнце шпарило так, словно хотело расплавить песок.

– Ада всю жизнь провела в Китеже? – спросил Петер чуть погодя.

– Нет, – ответил Кат. – Мы раньше жили в другом месте. В Радовеле. Она тогда уже болела, но не так сильно. Дружили семьями, наши родители и её…

– Наши? – перебил Петер. – Ты… не единственный ребёнок? Есть братья? Или сёстры?

Кат помолчал.

– Был брат, – сказал он. – Валентий. Валек. Он умер.

– Мне жаль, – сказал Петер с сочувствием. – Это давно случилось?

– Давно, – отрезал Кат.

…Дуб над обрывом, и чёрное пятно рядом – Ада в своём выходном платье; и другое пятно, белое – Валек в его светлой курточке. Чёрное над белым. Белое не шевелится. Кат бежит, уже понимая, что не успел, и пятна прыгают перед глазами на бегу: чёрное-белое, чёрное-белое…

Вот добежал. В пальцах Валека зажаты вырванные пучки травы, глаза белеют из-под век, кончик прикушенного языка торчит между посиневших губ.

И рыдает Ада. Я не смогла. Не смогла. Хотела остановиться. Не смогла. Стало плохо, очень плохо… Я не смогла! Что теперь будет? Что мне делать, Дёма? Что мне делать?

Он тогда всё сделал сам. Впервые. И никто ничего не заподозрил. Это стало их второй тайной. Первой тайной была связавшая их годом раньше любовь – детская, слепая, глупая. Связавшая, как оказалось, на всю жизнь.

...Пневма успокоилась – разом, будто лопнула тянувшая за собой верёвка.

Кат встряхнулся, провёл по лицу пятернёй.

Скинул рюкзак, извлёк из надёжно застёгнутого кармана якорь. Кусок металла, прихотливо изогнутый, с округлой проушиной на конце, весь в крошеве ржавчины. Деталь машины с северного берега острова-тюрьмы.

Петер, отставший было, догнал Ката и встал рядом, смахивая пот с бровей.

– Всё? – спросил он.

Кат набросил лямку рюкзака на плечо и достал из-за лацкана булавку.

– Всё.

«Неплохая, в принципе, жизнь была у меня», – мелькнуло в голове.

Петер схватился за его рукав побелевшими пальцами.

«Жаль, короткая».

Капля крови упала на ржавое железо.

«Ада, прощай. Авось, ещё увидимся».

Он зажмурился.

Солнце погасло. Стих ветер, настырно толкавший до этого в бок. Кат ощутил влагу на лице. Открыл глаза.

И увидел город.

Они с Петером стояли на вершине плоского, голого холма, окружённого руинами. Повсюду простирались нагромождения рухнувших стен, обглоданных колонн, изломанных балок. Везде царил грязно-бурый песок. С подветренной стороны разбитых зданий намело целые дюны. На открытых местах сквозь истончившийся песчаный саван щерились края бетонных плит, выглядывали горки щебня, торчала трухлявая арматура.

Кат оглянулся. Развалины за его спиной по виду отличались от прочих. Когда-то здесь, наверное, работал завод, где и создали деталь, послужившую Кату якорем. Но неведомая, жестокая мощь вдоволь покуражилась над заводом, а то, что осталось после, разрушило время. Бессмысленно уходила вдаль линия косых столбов. Высился над землёй громадный, частью обвалившийся бункер. В череде одинаковых земляных курганов угадывались топливные цистерны. Тут и там виднелись ямы, заполненные чёрным содержимым, вроде мазута: такие же Кат видел около прорвавшегося Разрыва на Китеже.

Вокруг всё было мёртвым – уже очень давно. Немыслимо давно.

– Ох, мама, – прошептал Петер, глядя вверх.

Кат снял очки, чтобы лучше видеть. В вышине колыхались гигантские багровые сгустки – тоже знакомые по Китежу. Только тут они заполняли небо целиком, от края до края. Комковатые, слоистые, кровавого цвета тучи медленно текли, струились, закручивались в воронки. И они светились собственным грязным, воспалённым светом. Из-за этого всё кругом было окрашено в оттенки красного. Даже обгоревшие остовы домов были не просто чёрными, а багрово-угольными.

– Это Батим? – сипло спросил Петер.

Кат продолжал оглядываться. Здесь не было деревьев и травы, лишь торчали из-под земли пружинистые завитки чего-то похожего на колючую проволоку. Воздух пронизывала сырая магия. От неё накатывала дурнота, кожу стягивало, будто намазанную клеем. В довершение и без того нерадостной картины с неба сыпался мелкий, едкий дождик.

А вдали, в нескольких верстах от холма, развалины обрывались, будто скошенные исполинской косой, и дальше до самого горизонта простиралась пустыня.

Там шёл в наступление Разрыв.

– Да, – сказал Кат. – Это Батим.

Петер громко сглотнул.

– И… И что теперь? – спросил он. – Как нам найти Основателя? В смысле – Бена?

Кат помедлил. Он только что заметил ещё одну странную деталь пейзажа. На границе с областью Разрыва творилось что-то непонятное. Какой-то тонкий кривой столб соединял небо и землю. И этот столб…

Кат прищурился, напрягая глаза.

Нет, показалось. Столб не двигался, просто торчал на месте – то ли чудом сохранившаяся башня, то ли таким же чудом уцелевший огромный памятник.

– Для начала, – сказал Кат, – необходимо укрытие. Надёжно защищённое