в Москве. Пришлось уехать. Но отец помог. Искупая свою вину, он сделал все, чтобы я смогла устроиться на новом месте. Да, театр был скромнее и главных ролей я больше не имела. Да и вообще пришлось сделать большой перерыв. Но тот человек так никогда и не узнал, что у меня родился сын. Мой отец провернул тот же трюк, что в свое время его мать. Я перестала носить фамилию, под которой моя семья жила долгие годы, и взяла ту, что принадлежала отцу по праву рождения. Конечно, это не могло бы остановить моего преследователя, если бы он задался целью найти меня, но, думаю, на тот момент у кота уже появилась новая мышь и ему стало не до меня. На память о случившемся мне остался сын, шкатулка с навязанными подарками, которые я, впрочем, распродала и заменила на более скромные украшения, но те, что выбрала сама. И это вот кольцо.

– Зачем вы его носите? Ведь оно…

– Напоминает мне о боли? Да. Так и есть. И я этого хочу. Хочу помнить о том, что было. Ведь это моя жизнь. И ничего из нее не выкинешь. А еще я ношу его как памятку о том, что мне пришлось пройти, чтобы научиться любить. Научиться уважать свои решения и отвечать за них. Мой сын не просился на свет. Я сама решила, что он будет жить, а не исчезнет в результате вмешательства, которое могло бы, конечно, сильно упростить мою жизнь. Я приняла это решение, но осуществить его оказалось сложнее, чем я думала. Мало родить ребенка, Женя. Нужно еще и дать ему многое. И в первую очередь то, чего я не имела сама…

– Любовь…

– Именно. Не только заботу и время. А то, без чего жизнь невозможна. То, без чего она ломается, переходя ту грань, за которой стираются границы и цинизм, равнодушие и своеволие правят балом. Я таких танцев больше не хотела.

– Как вы справлялись? Одна. С ребенком на руках…

– А кто тебе сказал, что я была одна? Нет. Отец бросил все и приехал ко мне, перебравшись с семьей туда, где я нашла пристанище. И у меня наконец-то появилась мать. Да, не родная, но это ничего не значило. Оксана… Моя мачеха. Мать моего брата. Она стала для меня той поддержкой и опорой, которой я никогда до этого не имела.

– Даже так?

– Именно так! Она была удивительная. Никогда не спрашивала ни о чем. Надо – не надо… Просто приходила и помогала. Сидела с ребенком, готовила еду, присматривала за мной. Я нуждалась в этом. Это сейчас все знают модное слово «депрессия». А тогда… Это было сродни приговору. Не было ее! И быть не могло! А иначе ты становился «неправильным». Чуть позже пришло время, когда никому и ни до кого уже не было дела. Но на тот момент Оксана стала для меня целительной силой. Выслушивала, скупо делилась советами, когда я просила, и очень сильно меня жалела. Как мне этого не хватало! Вот этой простой бабьей жалости! Когда тебя, пусть и уже взрослую, прижимают к груди, как ребенка, гладят по голове и твердят снова и снова, что все будет хорошо… Настаивают на том, что я сильная и со всем справлюсь, в тот момент, когда сил нет и взять их, кажется, больше неоткуда… И ты восстаешь, как феникс из пепла, просто потому, что рядом есть те, кто в тебя верит. Кто по-настоящему хочет, чтобы все у тебя еще было… И жизнь, и счастье, и любовь… Оксана не была врачом. Она ничего не смыслила в психиатрии. Она была поваром. Хорошим таким, высшей марки. Умела приготовить что угодно и из чего угодно. И умела править душу. Когда она поняла, что мне совсем плохо, то оставила болевшего ангиной сына на отца, вручила ему в довесок моего сына-младенца, которому едва исполнился год, взяла отпуск и увезла меня на море. И там просто не трогала меня первую неделю. Ходила на цыпочках рядом, приносила какую-то еду. Кормила чуть не с ложки. И ждала. А я спала. Как сурок. Перепутав день с ночью и не помня уже – где я, кто я… Моей реальностью стали ее руки и голос, который тихо шептал что-то, успокаивая и даря надежду. Неделю спустя я проснулась и поняла, что мне чуть легче. И тогда она взялась за меня всерьез. Поднимала с утра пораньше. Загоняла в море, заставляя плавать до изнеможения. Снова кормила и уводила меня в горы. Мы шагали и шагали, меряя километры каких-то тропинок, ведомых только местным, и я поражалась, откуда в этой женщине столько сил… Я же видела, как ей тяжело. С ее весом и комплекцией полдня ходить почти без остановки было сложно. Даже я, с моей подготовкой, едва доползала до кровати к вечеру, отказываясь есть и мечтая только вытянуть ноги и уснуть. А Оксана что-то готовила, снова кормила меня и слушала, слушала… А я, кажется впервые в жизни, открыла кому-то душу. Это меня и спасло. Домой я вернулась совершенно другим человеком. И именно тогда поняла, что сын для меня – это не ноша. Не может быть ношей тот, кого ты любишь, понимаешь? Он был моей наградой за все, что мне пришлось вынести.

– Это Оксана вас надоумила?

– Нет. Я сама додумалась. Она вообще больше молчала, понимая, что для того, чтобы понять себя, иногда нужно просто сказать вслух обо всем, что тебя тревожит. И неважно, как это произойдет. Найдется ли человек, который тебя выслушает, или это будет выкопанная в чистом поле ямка, в которую ты прокричишь обо всем, что тебя беспокоит и о чем болит твоя душа… Неважно, кто или что станет этой ямкой, понимаешь? Она просто нужна. Как воздух. Всегда и всем. Потому что помогает понять – кто ты и чего хочешь от этой жизни. Идти дальше или окончить свой путь в той точке, которую сам себе определил. Рядом с Оксаной я поняла, что эта точка не в моей власти. Я не могу ею распоряжаться. Не имею права. Да, о моем ребенке теперь было кому позаботиться. Его не бросили бы, воспитали, любили бы от всего сердца. Но рядом с ним не было бы меня. А его не было бы рядом со мной… Понимаешь?

На тот момент Женя не понимала еще ничего. Она была молода, счастлива и наполнена тем светом, который дается в награду за любовь. А Женя